Г-н де Р. уже похвалился, что украсил изящными жемчугами самое тайное место вашего тела и ему так понравилось долго перебирать жемчужины между вашими губами, которые не имеют дефекта произношения[53], что он забыл там свое украшение по небрежности или потому, что вы более не можете без него обходиться.
Я даю вам право выбрать, моя дорогая, между жемчугом и рубинами и возьму себе только то, что вам не нужно.
Чтобы сделать вам приятное, я приказал своему турку сбрить усы. Мы уберем у него с лица или тела все, что делает его неприятным: нос, уши, а если пожелаете, то и…
Передайте, пожалуйста, мое нижайшее почтение г-ну де Р.
Горячо вас любящий Ж.
Вторник вечером
(от Ришелье, Жану Дюбарри)
Мой дорогой Дюбарри,
В объятиях той, что возносит на небо избранных самим Господом, я узнал о вашей страсти к жемчугам и рубинам. Неужели вы забыли, что наш Ангел делит между нами и еще кое-кем только те прелести, которыми наградила ее сама природа? Но я понимаю вашу новую фантазию, дружок, – появиться в городе или при Дворе с рубинами на шее и несколькими жемчужинами, подвешенными, как брелок, к вашей шляпе. Вот вам вексель на сто пятьдесят луидоров к банкиру де Лаборду[54]. Хватит ли вам этого, чтобы купить побрякушки, или хотите еще тысячу ливров?
Сгораю от нетерпения увидеть вас в шикарных одеяниях, украшенных белыми и красными цветами драгоценностей. Я вас понимаю, мой милый: вы испытываете ревность и теперь проявляете ее, несмотря на все усилия скрыть это чувство. Но ваша ревность вовсе не из тех, что встречается у первого встречного любовника из огромного числа рогоносцев, которых можно встретить в нашем народе, и которая придает ему некую гордость. Вы же – завистливы, даже к чарам прекрасного пола. Вы претендуете на то, что превосходите красотой женщину, которую мы с вами любим. Ах, как она не права, что не смотрит на вас хотя бы мгновение! Когда ее взгляд снова упадет на вас, вы будете украшены бриллиантами, парчой и кружевами и навсегда превзойдете ее благородством и грациозностью походки. Нет никакого сомнения, что она лопнет от досады.
Ваш самый преданный друг.
…
Вот какие изменения претерпела парочка Дюбарри, и это сразу же коснулось многих: помимо герцога де Ришелье, другими словами, «г-на де Р.», самого «близкого» из друзей семьи, пришла очередь маркизов и сборщиков налогов, военных и гражданских чинов, банкиров. Среди самых престижных «близких друзей» можно назвать герцога де Лозена, но частые визиты маркиза де Ла-Тур-Дюпен, занимавшего положение чуть менее высокое, подтверждают, что семейство Дюбарри допускало в дом только тех, кто был принят при Дворе. Их честолюбие заставляло выбирать своих гостей из ближайшего окружения Короля. Благодаря очарованию Жанны, ее острому уму, а также тому, что при ней находился известный нам блестящий импресарио. Но у Дюбарри созрел план намного более честолюбивый, чем желание заручиться добрым расположением влиятельных людей, то есть тех немногих, кто был близок к Королю. Жанна знала о тайных намерениях своего сообщника. Тот метил выше герцогов и принцев крови. Всю свою энергию и все свои действия он втайне направлял на то, чтобы подложить Жанну в постель самого Короля.
Кстати, это была не первая его попытка. Несколькими годами ранее он уже хотел «подарить» Любезному Королю некую девицу Доротею[55], дочь водоноса из Страсбурга. Эта юная красотка из народа не смогла познать успеха, которого от нее ждали. Плут почти бесплатно давал своей обычной клиентуре возможность наслаждаться прелестями юной уроженки Страсбурга. Мы знаем историю о принце де Лине, заявившем, что был очарован «любовью этой Лаис».
Дюбарри, казалось, извлек урок из неудачи, «сократив» при посредничестве Лебеля[56], первого камердинера Короля и его главного поставщика свежей плоти в знаменитый «Олений парк», путь, который мог привести женщину не только в объятия Короля, но и сделать любовницей и доверенным лицом монарха. А путь этот был крайне долгим и усеянный преградами. Но, по мнению Дюбарри, Жанна более чем кто другая была достойна провести несколько ночей в домике для удовольствий Короля.
2 января 1768 года
(Ришелье, Жану Дюбарри)
Чего же вы еще от меня хотите? Неужели вам мало того, что вам уже дала судьба? Вспомните же, что именно я способствовал ей, господин граф из Ниоткуда, и можно по неосмотрительности снова опустить вас в дворянство птичьего двора. Вашему Ангелу будет очень не по себе среди невеж, которые едят руками и путают крылышко с гузкой.
Но наша любезная крестьянка, несомненно, не знает, какими глупыми прожектами вы занимаетесь. Думала ли она когда-либо, что г-н де Фитц-Джеймс, или г-н де Лозен, или я будем лично заниматься составлением ее геральдического герба, которого нет в каталоге д’Озье[57], но мы украсили его нашими ветвями и самыми прекрасными рогами?
Однако г-н де Сент-Фуа стал на сторону нашей общей и единственной в своем роде подруги, чтобы она не простудила себе зад: надо сжечь довольно много охапок хвороста в печи, чтобы дать возможность пробыть в тепле до весны.
Вам и этого мало? Разве г-н казначей Военного флота[58] с шестьюдесятью линейными кораблями, имеющими на борту каждый по шестьдесят орудий, не сможет удержать плацдарм?
Теперь вам подавай самого Короля! Королева больна, Королева умерла[59], и да здравствует Жанетон! Несчастный Барри, ты сошел с ума! Наша слишком любезная девица ничуть не похожа на новую Ментенон[60]. Чтобы до такого додуматься, надо, чтобы страшная лихорадка повредила твой разум.
Подобно Янусу, у Короля два лица: он добр и жесток, великодушен и ревнив, внимателен и беззаботен, щедр и скуп, развратен и набожен. Бесполезно искать и намека на улыбку. Уверяют, что со дня на день он станет вдовцом? А разве он не был им всегда? У Жанны есть добродетели, если можно так сказать, которые могут удовлетворить любого счастливого мужчину. Но эти же самые качества не могут воздействовать на меланхолика: она будет олицетворять счастье, показывая, как он от этого далек.
Сент-Фуа довольно любезен, достаточно богат, чтобы содержать столько же любовниц, сколько у него коней, а Жанна вполне способна стать вскоре его самым прекрасным экипажем. Умерьте этим ваше честолюбие!
Остаюсь, мой дорогой, верным слугой вашей любовницы.
Г-н де Р.
16 января 1768 года
(от Сент-Фуа> Жанне)
Милое ночное светило,
Именно так вас и должно звать, поскольку у вас прекрасный белый цвет кожи от Селены, а также потому, что вы исчезаете с неба на заре. Но кому захочется спать, когда вы рядом?
Вчера меня на улице Жюсьен[61] не было. Но, как мне сказали, там речь шла обо мне. Дурак Кребийон[62] и злобный Колле[63] – они ведь глупые люди и злые писатели – соревновались в остроумии или в том, что они таковым считают, потешаясь над моим именем и над моей репутацией. Я не стану требовать удовлетворения у этих двух проходимцев, которые так низки рангом, что их едва замечают. Таким образом, я не стану выводить их из окружающего их небытия с помощью скандала, от которого, возможно, пострадаете вы.
Мне сказали, что вы смеялись над их выпадами. Вот это мне слышать довольно неприятно.
Все это, дорогая моя, не достойно ни ангела, коим вы пытаетесь себя представить, ни той белизны, о которой я выше говорил и которую можно увидеть поочередно на вашем лице, на ваших платьях, на ваших рубашках, на вашем заду. Вас, несомненно, надо описывать еще лучше. Но я проявлю добродетель римлянина и отныне буду обходиться без вашей белизны. И из дома буду теперь выходить только безлунными ночами.
Горячо вас любящий Р. де Сент-Фуа.
Вторник