Тех лет
повернут лик,
да дважды дрожь до смерти
твоих друзей, твоих друзей, из гнезд
негромко выпавших, их дрожь. Вот на рассвете
здесь также дождь, ты тронешь ствол,
здесь гнет.
Ох, гнезда, гнезда, гнезда. Стук умерших
о теплую траву, тебя здесь больше нет.
Их нет.
В свернувшемся листе сухом, на мху истлевшем
теперь в тайге один вот след.
О, гнезда, гнезда черные умерших!
Гнезда без птиц, гнезда в последний раз
так страшен цвет, вас с каждым днем все меньше.
Вот впереди, смотри, все меньше нас.
Осенний свет свивает эти гнезда.
В последний раз шагнешь на задрожавший мост.
Смотри, кругом стволы,
ступай, пока не поздно
услышишь крик из гнезд, услышишь крик из гнезд.
<?>
x x x
Теперь я уезжаю из Москвы.
Ну, Бог с тобой, нескромное мученье.
Так вот они как выглядят, увы,
любимые столетия мишени.
Ну что ж, стреляй по перемене мест,
и салютуй реальностям небурным,
хотя бы это просто переезд
от сумрака Москвы до Петербурга.
Стреляй по жизни, равная судьба.
О, даже приблизительно не целься.
Вся жизнь моя -- неловкая стрельба
по образам политики и секса.
Все кажется, что снова возвратим
бесплодность этих выстрелов бесплатных,
как некий приз тебе, Москва, о, тир --
все мельницы, танцоры, дипломаты.
Теперь я уезжаю из Москвы,
с пустым кафе расплачиваюсь щедро.
Так вот оно, подумаете вы,
бесславие в одежде разобщенья.
А впрочем, не подумаете, нет.
Зачем кружил вам облик мой случайный;
но одиноких странствований свет
тем легче, чем их логика печальней.
Живи, живи, и делайся другим,
и, слабые дома сооружая,
живи, по временам переезжая,
и скупо дорожи недорогим.
<?>
Художник
Он верил в свой череп.
Верил.
Ему кричали:
"Нелепо!"
Но падали стены.
Череп,
оказывается, был крепок.
Он думал:
за стенами -- чисто.
Он думал,
что дальше -- просто.