Дни проживаемые Леонидом Евгеньевичем на пенсии, однако мало отличались от заведённого ранее распорядка и текли своей обычной неспешной чередой, совершенно похожие один на другой, как круги описываемые стрелками в старых часах с боем, которые тоже поменяли место своей дислокации со стены в рабочем кабинете, на гвоздь в стене «сталинки» отставного бухгалтера. По заведённой привычке, мужчина просыпался довольно рано, около половины седьмого, от тычка в щёку холодного и влажного носа уже порядком повзрослевшего Принца Уэльского, спешившего сообщить хозяину о приближении времени утреней прогулки. Погладив собаку по голове, Тычина некоторое время приходил в себя рассматривая причудливые тени на стене от качавшихся за окном деревьев, затем потянувшись, неспешно садился на край кровати и найдя на ощупь мягкие прикроватные тапочки, неспешно шагал в ванную, затем так же не спешно одевался в приготовленные с вечера на стуле свитер и брюки, и взяв питомца на поводок, закрыв квартиру, спускался по широкой лестнице во двор, старясь сдержать нетерпеливый напор рвавшегося на волю Принца Уэльского. Обычно, в столь ранний час, жильцы сталинской четырёхэтажке на улице Пушкинской ещё крепко спали, лишь на втором этаже одиноко светилась настольная лампа в окне бывшей учительницы Зинаиды Павловны, которая при встрече обычно жаловалась отставному бухгалтеру на бессонницу, хандру и прочие свойственные её преклонному возрасту недуги и хвори. Выйдя из двора мужчина с собакой шли в сквер у городского Дома культуры. В эти ранние часы улицы в центре Мурманска оставались ещё пустынными. Одинокие спешащие к остановкам общественного транспорта горожане, лавируя между работающими лопатами дворниками, тропили по тротуарам одинокие стёжки следов, по выпавшему за ночь белоснежному покрывалу, как будто оставляя закодированные послания последователям. Леонид Евгеньевич уже в сквере спускал с поводка Принца Уэльского, который в порыве нерастраченной за ночь энергии начинал стремительно обследовать заснеженные аллеи, лавируя между деревьями и кустарниками, сбивая с низких веток снежную пыль. Впрочем если четвероногий приятель упиваясь свободой забывался и убегал из зоны видимости, Леонид Евгеньевич возвращал того тихим, но резким свистом между пальцами, этот свист из далёкого детства особенно доставлял мужчине удовольствие на утренних прогулках. Вымерзнув как следует и продышавшись, приятели возвращались в тёплую квартиру, где пожилой мужчина готовил завтрак на двоих и кормил питомца. Человеку обычно на завтрак подавалась овсяная каша, заправленная каким-нибудь ягодным джемом или омлет с помидорами и луком, терьер же довольствовался сухим кормом с разными полезными добавками, после которого полагался кефир и витамины. Мясом же Тычина баловал питомца один-два раза в неделю, чтобы не отучать от установленного рациона. Придерживаясь порядка, заведённого ещё супругой, Леонид Евгеньевич старался не употреблять много жирной и жаренной пищи, себе мясное позволял ещё реже чем Принцу Уэльскому, предпочитая постное, в еде оставался умерен, не перебирал лишнего. Однако не был слишком строг к себе и иногда, в очередной раз помянув жену, бдительно следившую за неукоснительным соблюдением режима, мог заварить на скорую руку лапшу быстрого приготовления «Доширак» или по-желанию на ужин, побаловать себя рюмочкой хорошего коньяка, а под трансляцию значимого футбольного матча или этапа кубка мира по биатлону на спортивном канале, мог открыть бутылочку тёмного чешского пива, под сушёного кальмара.
Фотография жены Татьяны и сына Артёма стояла у отставного бухгалтера на серванте, рядом с телевизором и ложась спасть, тот почти в слух сообщал близким, как прошёл его очередной день, вздыхал до слёз и желал спокойной ночи. Временами мужчина явственно ощущал присутствие близких рядом и даже стеснялся сделать у них на виду что-то не так. Сердце Леонида Евгеньевича до сих пор щемило при воспоминании о безвременной потере и эта неотвратимая пустота вокруг, делала всё остальное в теперешнем его существовании неважным и не имеющим никакого практического значения.
С весны до осени, в хорошую погоду, отставной бухгалтер бегал трусцой по дорожкам городского стадиона, который находился через квартал от его дома. По утрам там обычно занималось несколько постоянных посетителей пенсионного возраста, но тесных знакомств с ними Тычина не заводил, ограничиваясь стандартными приветствиями, не желая становиться невольным слушателем про трудности чужой жизни, чужие болячки и жалобы на одиночество. Те другие повально чеканили шаги размахивая лыжными палками, заразившись вошедшей в тренд «скандинавской» ходьбой и передвигались по беговым дорожкам небольшими группками. Сам же Леонид Евгеньевич считал, что пока способен бегать будет бежать, не сморя на рекомендации районного терапевта поберечь суставы и избегать больших нагрузок. В средствах Леонид Евгеньевич особенно не нуждался, человек не расточительный и рациональный, в чём-то даже скуповатый, по бывшей профессии предпочитающий контролировать расходы и не превышать установленный лимит трат, он привык довольствоваться малым и не совершал мелких ненужных покупок. Пожилой мужчина хранил небольшой сберегательный счёт в банке с капитализацией процентов, суммой которого правда после смерти жены не интересовался и проценты не снимал. Одевался Тычина просто, но футболок и спортивных шароваров себе не позволял, регулярно, по устоявшемуся календарю, посещал своего постоянного парикмахера и маникюрный салон. Татьяна Павловна, работая инспектором отдела образования в администрации города, имела прирождённый вкус и чувство меры, и мужа всегда поддерживала в тонусе, призывала одеваться просто, но аккуратно и стильно, стрелочка к стрелочке. Летом Леонид Евгеньевич носил костюм с рубашкой, который покупали ещё с женой Татьяной, по случаю, в туристической поездке в Финляндию, а зимой одевал твидовое пальто, цвета шоколад, и финскую же шапку ушанку из тонкой овчины, имел несколько пар приличной обуви и хорошие швейцарские часы, подаренные сыном Артёмом, с первой зарплаты от самостоятельного рейса в море. Сын Леонида Евгеньевича, окончив мореходку, ходил в море вторым штурманом на рыбаках, большую часть своей недолгой самостоятельной жизни провёл в море и ушёл из жизни не успев завести семью и обрадовать родителей внуками.
Проживая несколько последних лет в одиночестве, бытовые вопросы Леонид Евгеньевич привык решать сам. Самостоятельно занимался стиркой белья, убирался в квартире, готовил и мыл посуду. Таких как он, одиноких пожилых людей, вокруг, в Северном городе, проживало довольно много. Тычина видел, что иные старики тяготятся одиночеством и потихоньку опускают руки, не следят за внешним видом и одеждой, становятся неряшливей, а некоторые даже откровенно бедствуют. Леонид Евгеньевич однако, пока стариком себя не считал, спину держал ровно, в руках имел определённую силу и не желал опускаться ни в чём, храня верность старым привычкам, выработанным за многие годы совместного проживания с женой и чтя её память. По религиозным праздникам, а также в дни рождения родных и в дату их смерти, Леонид Евгеньевич посещал семейное захоронение на городском кладбище, где он поставил общий, большой памятник жене и сыну. На портрете, изображённом на постаменте из тёмного мрамора, Татьяна Павловна сидела в кресле, а сын Артём стоял за её спиной, обнимая мать за плечи. Здесь же, за железной кованой оградой, Тычина отвёл место для себя и со спокойным сердцем был готов, когда придёт час, соединиться с любимыми людьми.