Однажды, во время болезни Кати, я пришла в школу сразу после работы, хотела взять у Валентины Владимировны домашние задания. Время оказалось неудачным, только что прозвенел звонок на урок и в Катином классе начался урок физкультуры. Валентина Ивановна выстраивала детей у доски в линейку, чтобы вывести линейку в коридор, затылок в затылок и все по росту. Одного черноглазого маленького мальчика, со странным названием Гандера, она оставила в классе, причем оставила без достаточно уважительных причин.
Посидев с ним в одной комнате в течение пятнадцати минут, я поняла учительницу: каждая минута, проведенная вдали от такого подарочка, – праздник для учителя, и не только для учителя.
Я сидела на задней парте, он тоже, но в другом ряду.
Что этот мальчишка потерял, я не поняла, предмет был видимо очень маленький, но искал он его дотошно. Он лег на сидение парты на бок и вывернул наружу карман брюк. Вскочил, наклонился и стал трясти карман. Ничего не упало. Он вздохнул, лег на сидение парты на другой бок, и вывернул другой карман. То, что высыпалось из его кармана, улетело под парту, он полез под парту, сел там на пол и стал разглядывать, что-то.
Предметы, которые он вытряс из себя таким трудоемким способом, его не удовлетворили. Гандера вылез из-под парты, при соприкосновении его коленок и локтей с деревом раздавался резкий металлический звук, под этот аккомпанемент он за залез на парту, уселся на нее и стал опять выворачивать карманы, стучать чем-то о стол, залез на парту с ногами, спрыгнул вниз, разместился под сидением, пролез по полу, выполз с другой стороны, снова залез на стол, спрыгнул на сидение, с сидения снова на пол, прополз через весь ряд с последней парты до первой. Скорость его движений всё возрастала. У меня кружилась голова, и глаза, я думаю, уже косили на разные стороны, и, когда он скрылся под рядом парт, я на минуту передохнула, но он уже вылезал из-под учительского стола и прыгал по партам назад, ко мне. Всё это мельтешение заставило меня зажмуриться.
Зашелестела растворяемая дверь, я открыла глаза. Тихо вошла невысокая Валентина Ивановна с усталым лицом, но в моих глазах она была гигантом. Как людям хватает мужества избрать себе профессию учителя? Выносить изо дня в день в течение трех лет такое существо вкупе с бандой похожих!
Я получила задание и ушла, восхищенная героизмом учителей.
Несколько лет подряд я увлеченно следила за фигурным катанием, и Роднина, брошенная любимым человеком, и поднявшаяся на пьедестал почета снова, уже с другим, а потом повторившая свой подвиг после родов наперекор всем этим мнениям, созданным мужчинами, что или рожать, или кататься, Ирина, родившая, как положено от веку всякой бабе, и снова ставшая чемпионкой, была для меня образцом мужества, той стойкости характера, которая превозмогает трудности и, главное, умеет преодолеть стереотипы мышления. Часто бывает тяжелее всего заставить окружающих понимать тебя так, как ты себя понимаешь, а не так, как у них сложилось.
Я смотрела на её безмолвные слезы, обильно текущие по лицу под звуки советского гимна, и подумала, вот женщина в спорт после родов вернулась, а мне всего лишь преуспеть надо в профессии, в которой работают до глубокой старости, и я колеблюсь? Еще и Семен Моисеевич Шейн, когда я вслух думала с Ниной, стоит ли идти в аспирантуру, если у тебя двое детей, вмешался и сказал:
– Именно потому, что у тебя двое детей, и надо идти в аспирантуру, а то чем ты собираешься их кормить?
В старой записной книжке у меня был записан телефон Любочки Пулатовой и я, не объявлявшаяся много лет, ей позвонила. Она не удивилась, сказала:
– Приезжайте, пожалуйста, поговорим.
Я приехала, обсудили тему, что и как делать, когда поступать, только трудно мне было решиться уйти на три года на стипендию девяносто рублей, на работе я получала 120 и премию квартальную от 40 до 60 рублей, и обещали повышение. И в разгар этих раздумий Шейн предложил мне идти в заочную аспирантуру НИОПиКа.
– Пойдешь к Дюмаеву, он всех берет, будешь его аспиранткой, я тебя порекомендую, а у меня в институте Химфизики приятель есть, Гена Фомин, умница, хороший человек, сделаешь у него работу, он сейчас докторскую делает. Очень плодовит, много статей выходит, и в деньгах не потеряешь на время учебы.
И добавил, заметив, что я колеблюсь:
– Да не бойся, у него легкий характер, с ним хорошо работать, не так, как со мной, со мной тяжело.
Семен был человек дела, а раз он решил, что его вариант самый для меня подходящий, то и начал действовать, хотя я еще колебалась.
Фомин был оппонентом на защите Семеновской аспирантки, мы сидели в Московском НИОПиКе в конференцзале вместе с Ниной, и после доклада своего аспиранта Семен неожиданно громогласно обратился в зал.
– Вот тут потеснитесь, пожалуйста, я хочу познакомить этих двух людей. Она в аспирантуру собралась, это Зоя Карловна Криминская, конечно, вы все её знаете (это такая шутка была, меня на заседании ученого совета впервые-то и видели, если увидели вообще). И руководителем у нее будет Фомин Геннадий Васильевич, вот он тут сидит, пусть они рядом сядут, им поговорить надо.
Я по такому случаю подкрасилась, нарядилась в свою оранжевую кофту, и сейчас оранжевое пятно моей кофты мелькало среди серых одежд профессоров, привлекая внимание. Нина потом смеялась, что Смирнов, химик, доктор наук, присутствовавший в зале, поглядел на меня, полыхающую от смущения, обиделся и сказал:
– А почему это аспирантку Фомину, чужому? Я тоже хочу аспирантку.
Мы с Геной познакомились, договорились встретиться и обсудить работу уже вплотную.
Пока я думала, как мне сказать Любе о перемене своего решения, Гена с ней столкнулся в столовой института Химфизики, всё ей рассказал, и, когда я ей позвонила, Любочка, может быть чуть-чуть обиженным тоном, сказала, что она встретилась с Фоминым, что он будет мне прекрасным руководителем и что она дала мне наилучшие рекомендации. Я извинилась, объяснила ситуацию, преимущества для меня заочной аспирантуры, позволяющие мне положить два горошка на ложку.
– Зоя, я всё понимаю, поступайте, как вам удобнее, Гена тоже очень хороший вариант.
Оставалось договориться с Дюмаевым. Семен и это взял на себя, порекомендовал меня и договорился о встрече. Я пришла в знакомый кабинет, где когда-то рыдала без носового платка, выпрашивая квартиру. Не знаю, узнал ли меня Дюмаев, но ни словом мы не обмолвилась о каких-то там квартирах, говорили только о работе, и Кирилл Михайлович очень неназойливо, вскользь сказал, что в мелочи он вмешиваться не будет, Гену он хорошо знает, полностью ему доверяет, тему мою они обсудили, а во всех организационных вопросах он готов мне помочь. При всём при том о тематике будущей моей диссертации мы говорили конкретно, и я удивилась быстроте, с которой Дюмаев схватывал суть проблемы в области, далекой от его непосредственной специальности.
Еще один невыясненный вопрос читался в глазах Дюмаева, моего будущего руководителя диссертации, а именно, какая связь между мной и Шейном, каким образом мы знакомы. Семен любил изобразить себя секс гигантом, и любопытство Дюмаева было естественным, и я предоставила Кириллу Михайловичу полную возможность думать по этому поводу, что ему заблагорассудится, дать волю фантазии. Шейн в разговорах наших вслух не упоминался, как будто и не он всё это организовал.
Я съездила в отдел аспирантуры, узнала у ученого секретаря, которым тогда была Женя Попова, близкая приятельница Нины, какие документы надо сдавать и когда экзамены. Женя посоветовала мне не пороть горячку и сдать экзамены осенью. Я взяла программу по физхимии, по истории партии, учебники в библиотеке и успокоилась пока.