Никогда не слышала, чтобы бабуля сказала, нет, неправда, я его любила.
– Не твое дело, яйцо курицу не учит, – отвечала бабка. Но к моменту этих разговоров бабушка была в разводе с мужем, а она никогда не созналась бы в любви к мужчине, жизнь с которым не удалась. Обиды, приведшие к разрыву, заслоняли первые годы жизни, когда, возможно, были и чувства и взаимопонимание.
Деду после окончания филологического факультета Киевского университета предложили работу в Никольск-Уссурийске директором гимназии.
Там и состоялась встреча этих людей, родившихся за тысячи километров друг от друга.
Первая беременность закончилась выкидышем. Мама, правда, и тут ухитрялась встрять:
– Никакой это не выкидыш, аборт сделала от Коли, ты его любила, своего первого жениха, а за отца просто замуж вышла, подвернулся, и всё тут.
Коля утонул летом 19-ого года, летом 21-ого родилась мама, и, спустя сорок лет после его гибели, мама и бабушка вспоминали его, тревожили не погребенный прах покойного. Мама ревниво вспоминала человека, погибшего до ее рождения, а бабушка, когда ей было далеко за семьдесят, сетовала на несправедливость судьбы своей правнучке Кате:
– Вот если бы Коля мой был бы жив, вся моя жизнь сложилась бы по-другому.
Мучительна человеческая память и редко встретишь человека, довольного судьбой.
Вторую беременность, мою маму, бабушке удалось сохранить:
– Залезла я занавески новые повесить, да и спрыгнула со стула, и позднее обнаружила, что идет кровь, я испугалась, начнутся привычные выкидыши. Потом не родишь. Лежала неделю.
Бабуля работала и содержала дом, какое-то время у них жила нянька, девушка из деревни
Про революцию и гражданскую войну бабушка не вспоминала ничего, только знала я, что старший брат Толя, любивший в детстве ее поддразнивать, был царский офицер, а потом служил и в Красной армии и где-то в тридцатые годы застрелился. На фотографии он похож на своего отца, Виссариона, только выше и стройнее. Много лет я думала, что Толя покончил с собой, спасаясь от репрессий. Но оказалось, он работал инкассатором и потерял табельное оружие, суровый по тем временам проступок, и Анатолий Виссарионович, потерявший пистолет, возможно, по пьянке, протрезвев, застрелился. Не захотел в тюрьму. (а как застрелился, без оружия, не ясно)
Эта версия может быть официальной легендой, а мои мысли правдой, смутное было время, и растяпа-инкассатор был предпочтительнее царского офицера, не поладившего с властями.
Бабуля не любила об этом вспоминать, и правду я узнала после ее смерти.
15 июня по старому стилю бабушка родила дочку, и назвали ее Нонной.
Сохранились две фотографии мамы в младенчестве.
Одна семейная: дедушка, бабушка, крестный мамин и мама в виде симпатичного толстенького младенца.
Всю молодость, лет до 38 мама была очень худой женщиной, но вот в младенчестве она являла собой вполне упитанного ребенка 21-ого года рождения. На Дальнем Востоке голода не было.
Какие-то обрывки совместной жизни в Никольск-Уссурийске Люды и Самсона все же выплывали в бабушкиных разговорах:
– Жду с работы час – его нет, другой— все нет. Я ужин подогрею, он остынет, еще подогрею, еще остынет. Наконец приходит, веселый, подвыпивший. Зашел с коллегами в клуб. Ну, конечно, и досталось ему от меня:
– Или приходи вовремя, или грей себе сам, – рассердилась я.
«Бабуля моя нигде головы не наклонит», – думаю я.
Самсон Хучуа забрал семью и уехал в Грузию, покинул Дальный Восток. Не ближний свет было ехать, через всю страну, да еще в 22-ом году. Удивительно, что никаких воспоминаний об этой поездке не осталось. У мамы понятно, но и бабушка тоже никогда не живописала это путешествие.
Думаю, что раньше дед не мог вернуться. Только в 21 году в Грузии прекратило существование меньшевистское правительство, и появилась возможность без помех пересекать границу Советской России и Грузии.
Первое время дед с бабушкой жили в грузинской деревне Они, в Раче в Восточной Грузии. Там и окрестили маму в октябре 1922 года. Подклеенная справка о крещении, с выгоревшими чернилами сохранилась. Можно разобрать «Таинство крещения совершил протоирей Павел Мигурин – 19 октября 1922 года».
В поселке дед заведовал начальной школой. Думаю, это шаг назад в карьере после директора гимназии. На родине, в любимых местах всегда труднее устраивать свою жизнь. Бабушка оказалась в обществе людей, не говорящих по-русски. Грузинский язык она так и не выучила, понимать понимала, а заговорить не смогла. Грузинский язык имеет очень сложную фонетику, и трудно различимые по произношению слова: там имеются две буквы К, две буквы П, две Ч, и еще парочка гортанных звуков, не имеющих аналогов в русском.
Бабуля любила рассказывать, как она однажды опростоволосилась, когда после застолья в их доме гости расходились, один из них забыл надеть шапку:
– Аиге шени куди, – сказала бабушка (возьмите свою шапку), и в ее произношении «куди» – шапка, прозвучало как «куди» – хвост. Различие в произношении букв К, оказались трудно уловимыми для слуха моей немузыкальной бабушки.
Подвыпившая компания страшно развеселилась, все кинулись ощупывать штаны гостя, искать хвост.
Из Они семья Хучуа перебралась в Озергети, поселок городского типа в Западной Грузии. Жизнь в Озергети мама вспоминила в старости. Они снимали квартиру в двухэтажном деревянном доме. Мама упала там с веранды и перебила себе переносицу. На всю жизнь у нее осталась горбинка на носу. Она прибежала вся в крови с криком: «Цхвири, цхвири».
– Нос, нос.
Мама тогда говорила по-грузински лучше, чем по-русски, и странно мне было услышать это, мне, общающейся с родной матерью только по-русски.
Поврежденный мамой нос была вторая легенда в нашей семье. Первая был упомянутый мною рассказ бабушки о пережитом ею ужасе, когда на ее глазах утонул близкий человек, с которым она собиралась связать свою судьбу.
Эта трагедия, произошедшая на Амуре давным-давно в начале века с человеком, от которого для меня осталось только имя, имела, тем не менее, огромные последствия для самой бабушки и для всех нас, ее прямых потомков. Не погибни Коля по глупой случайности в теплый летний день в Иркутске, бабушка вышла бы за него замуж, и не свела бы ее судьба с грузином, и не было бы у нее дочки Нонны, и всё было бы по-другому и, главное, без нас.
Существование близких до моего рождения пугала меня в детстве изобилием непредвиденных обстоятельств, которые, обернись всё по-другому, могли бы изменить течение жизни, и у бабушки были бы дети, но не мама, и позднее, когда мама состоялась, могло бы случится так, что у мамы были бы дети, но не я.
Историю про разбитый нос рассказывали мне не однажды, и оба действующих лица. Мама описывала, как она упала, приземлилась с высоты и боль была страшная, а бабушка рассказывала, как она пребывала в полном спокойствии и благодушии, когда раздались крики, и она увидела бегущую дочь всю в крови. Эта душераздирающая история не имела, тем не менее, больших последствий, у мамы действительно всю жизнь был нос с небольшой горбинкой, но и только.
Из той поры жизни в южной деревне сохранились воспоминания бабушки о прекрасных персиках, которые она ела прямо с дерева, и чтобы вообще понять вкус настоящих персиков, их надо срывать с дерева и сразу есть, а купленные на рынке, снятые зелеными, чтобы их можно было доставить в товарном виде, это все не то. И бабушка отворачивается от персиков, только что принесенных нами с базара. Рассказы бабушки о той поре наполнены солнцем, зеленью, сладостью сочных фруктов, а главное, благополучием. Никакого тебе голода, продразверстки, стрельбы, запаха пороха, вшей. Не слышны и размолвки между супругами. Последние годы мама вела бессистемные записи, и есть в них и воспоминания о той поре жизни: «тогда жили всей семьей, папа с мамой еще не развелись…»