Моя попытка поздороваться вызвала у нее целый поток радостного греческого щебетания, которое сестра сквозь смех наконец умудрилась пресечь.
– Она не понимает, Миранда, она знает только два слова. Говори по-английски. Не могла бы ты, когда закончишь с уборкой, показать ей дорогу вниз на пляж, хорошо?
– Ну конечно! С удовольствием!
На лице девушки отразилось не обычное удовольствие, а такой восторг, что я улыбнулась про себя, цинично предположив, что неожиданная возможность ненадолго отлучиться в самый разгар трудового утра и в самом деле удовольствие. Но я ошибалась. Так недавно вырвавшись из серого лондонского уныния и закулисных интриг и неудач, я просто еще не готова была понять простодушную радость греков оказать кому-нибудь услугу.
Миранда принялась рьяно громыхать тарелками, составляя их на поднос.
– Я недолго. Минуточку, только минуточку…
– Что на деле означает полчаса, – безмятежно заметила сестра, когда девушка выпорхнула из комнаты. – Но все равно, куда спешить? Все время мира к твоим услугам.
– Верно, – с чувством глубокого удовлетворения согласилась я.
Дорога на пляж представляла собой тенистую тропинку, устланную сосновыми иглами. Она вилась меж деревьев и внезапно выводила на маленькую прогалинку, где бежавший к морю ручеек разливался солнечным прудиком под поросшим жимолостью берегом.
Там дорога разветвлялась. Одна тропинка шла вверх по холму, вглубь леса, а другая резко сворачивала вниз к морю между сосен и золотых дубов.
Миранда остановилась и показала вниз по склону.
– Вам сюда. А другой путь в Кастелло, там частное владение. По этой тропе никто не ходит, она ведет только к дому, вы понимаете.
– А где вторая вилла, мистера Мэннинга?
– С другой стороны бухты, на вершине утеса. С пляжа вы ее не увидите, потому что деревья все загораживают, но там есть вот такая тропинка, – и она изобразила резкий зигзаг, – от эллинга вверх по склону. Там работает мой брат Спиро. Это чудесный дом, очень красивый, совсем как у синьоры, но, конечно, не такой замечательный, как Кастелло. Вот он – ну точь-в-точь дворец.
– Охотно верится. Ваш отец тоже работает в поместье?
Я задала этот вопрос без всякой задней мысли, просто так, начисто забыв все эти Филлидины глупости да и не поверив им, но, к моему несказанному смущению, девушка замялась, и на одну ужасную секунду мне подумалось, а вдруг Филлида права. Тогда я еще не знала, что греки неизменно воспринимают самые личные вопросы как нечто само собой разумеющееся, точно так же как сами их задают, и я начала, запинаясь, что-то бормотать, но Миранда уже отвечала:
– Мой отец бросил нас много лет назад. Он уехал туда.
«Туда» в данном случае было всего лишь стеной деревьев, обрамленных понизу миртовыми кустами, но я знала, что лежало за ними – угрюмая, закрытая земля коммунистической Албании.
– Ты имеешь в виду, он там в плену? – ужаснулась я.
Девушка покачала головой:
– Нет. Он был коммунистом. В то время мы жили в Аргирадесе, на юге Корфу, а в той части острова таких много. – Она чуть поколебалась. – Не знаю уж почему. На севере, откуда родом моя мать, совсем иначе.
Она говорила так, словно остров был не сорок миль в длину, а все четыреста, но я ей верила. Там, где собираются два грека, насчитывается по крайней мере три политические партии, а может, и больше.
– И вы о нем ничего не слышали?
– Ничего. Раньше моя мать еще надеялась, но теперь, разумеется, границы совсем закрыты и никто не может ни войти, ни выйти. Если он еще жив, то волей-неволей должен оставаться там. Но мы и этого не знаем.
– Ты хочешь сказать, что никто не может попасть в Албанию?
– Никто. – Черные глаза внезапно вспыхнули живым огнем, как будто за их безмятежными зрачками что-то зажглось. – Кроме тех, кто нарушает закон.
– Ну, я не собираюсь нарушать никаких законов. – Эти враждебные снега казались такими высокими, холодными и жестокими. – Мне очень жаль, Миранда, – неловко добавила я. – Наверное, для вашей матери все это было просто ужасно.
Она пожала плечами:
– Это случилось уже так давно. Четырнадцать лет назад. Не уверена даже, что хорошо помню его. А у нас остался Спиро, он о нас заботится. – Глаза ее вновь засверкали. – Он работает на мистера Мэннинга, я вам уже говорила, – с яхтой и с машиной, чудесной машиной, страшно дорогой, и еще с фотографиями, которые мистер Мэннинг делает для книги. Мистер Мэннинг сказал, как закончит книгу – настоящую книгу, какие продают в магазинах, – то напечатает на ней и имя Спиро. Только представьте! О, Спиро может все на свете! Он мой близнец, ну понимаете.
– Он на тебя похож?
На лице ее отразилось удивление.
– Похож на меня? Ну как это, нет, он ведь мужчина, и разве я не говорила вам только что, какой он умный? Я-то нет, я не умная, но я ведь женщина, мне и не нужно. С мужчинами все иначе. Да?
– Так говорят мужчины, – засмеялась я. – Что ж, большое спасибо, что показала мне дорогу. Не могла бы передать моей сестре, что я вернусь к ланчу?
Я повернулась и зашагала по тропе вниз под сень сосен, но у первого поворота что-то заставило меня обернуться и поглядеть на прогалинку.
Миранда скрылась. Но на миг мне показалось, будто я различаю мелькающий среди деревьев краешек выцветшего красного платья, только не по направлению к вилле Форли, а выше по склону, среди леса, на запретной тропе к Кастелло.
Глава 2
Я слегка взволнован.
У. Шекспир.
Буря. Акт IV, сцена 1
Бухточка оказалась небольшой и укромной – узкий серп белого песка, отграничивающий аквамариновое море и огражденный, в свою очередь, высокими кулисами утеса, сосен и зелено-золотых деревьев. Крутая тропинка вывела меня мимо рощицы молодых дубков прямо на пляж. Я быстро переоделась в уголке и вышла под белое слепящее солнце.
Кругом было пустынно и очень тихо. По обеим сторонам бухточки в спокойную блестящую воду вдавались покрытые лесом мысы. За ними цвет моря менялся от переливчатого павлинье-голубого близ берега до глубокого темно-синего на самом горизонте, где плыли горы Эпира, менее вещественные, чем туман. Далекие снега Албании словно бы дрейфовали по небу, точно облака.
После раскаленного песка море казалось прохладным и шелковистым. Я опустилась в молочно-спокойную воду и лениво поплыла вдоль берега к южной стороне залива. С суши веял слабый ветерок, пьянящая смесь аромата апельсиновых цветов и сосновой смолы, свежая и пряная, теплыми дуновениями вплетающаяся в соленый запах моря. Вскоре я приблизилась к оконечности мыса, где из воды торчали белые скалы, а с них, отбрасывая на тихую заводь темно-зеленые тени, свисали корявые сосенки. Я осталась на солнце, лениво перевернулась на спину и закрыла глаза, чтобы их не слепил блеск неба.
Сосны вздыхали и перешептывались, недвижная вода молчала…
И вдруг на меня набежала невесть откуда взявшаяся волна. Я едва не перевернулась от неожиданности и забарахталась, стараясь обрести утраченное равновесие, но за первой волной уже катилась новая, как будто мимо проплывала лодка, однако ни шума мотора, ни ударов весел о воду слышно не было – ничего, кроме слабого плеска затихающей ряби о камни.
Подняв голову, я огляделась по сторонам, растерянная и немного испуганная. Ничего. Вокруг, до самого бирюзового горизонта, блестело пустынное безмятежное море. Я попробовала встать и обнаружила, что меня отнесло чуть дальше от берега, чем я думала, – еле-еле удалось нащупать дно кончиками пальцев. Я повернула обратно к отмели.
На этот раз струя сбила меня с ног, а когда я, неловко барахтаясь, рванулась вперед, вторая опрокинула меня назад, так что я с минуту беспомощно бултыхалась и вовсю наглоталась воды, пока наконец не устремилась к берегу, теперь уже испугавшись не на шутку.