В апогее Сашкиной эйфории, выбежавшая на крыльцо бабушка, ахнув, с ужасом увидела, что всё белоснежное в недалёком прошлом облачение внука мокро и приобрело серо-грязный цвет, поднятой со дна лужи грязью.
Незадачливый молодой «капитан Немо» был немедленно доставлен обратно на кухню и посажен на скамью рядом с дедом, извещённым тут же бабушкой о вселенской беде и ошарашенным то ли недейственностью своего: «Щоб я вид тЭбэ ни якой шкоды…», то ли лицемерием дорогого внучка, позволившего себе такую непоследовательность. Ни дедушка, ни бабушка – надо сказать – никогда не воздействовали на Сашку физически, но только морально. Вот и теперь: оба стали сосредоточенно демонстрировать свою крайнюю занятость чем-то, но не внуком – как бы не замечая исследователя водных глубин. Сашка проникся и хмурой сосредоточенностью деда, и последующими бабушкиными «охами», которые демонстрировали её страх перед возможной – после утреннего холодного душа из лужи – весенней простудой «экспериментатора» и был искренне огорчён: даже сиявшее в окна солнышко уже не казалось ему таким ярким и весёлым… Просидев в задумчивости «на скамье подсудимых» около часа (что Сашка едва смог вынести при его подвижном характере), после того, как его ступни натёрли какой-то пахучей жидкостью и засунули их в шерстяные носки домашней вязки и видя, что шубка и капор подсыхают и принимают почти прежний вид, а бабушка как будто не только отошла от недавнего потрясения, но вроде бы и «забыла» об этом, что позволяло надеяться на помилование, преступник и он же потерпевший счёл возможным обратиться к деду, как к собрату по мужскому сословию:
– Дедуска – ласково и невинно, но с неким всё же «водным» подтекстом, заёрзал он на лавке – сделай мне, позалуста, палаходик… «Дедуска» сначала с подозрением посмотрел на Сашку, изображавшего лицом раскаявшегося грешника, и глазами как бы напоминая, подзабытое дедом, обстоятельство, что тот тоже был маленьким когда-то, затем, возможно вспомнив это самое, давно прошедшее «обстоятельство», ответил:
– Ладно, зроблю. Тилько, дывись, шоб бильш того ни було. Як будэшь сЭбэ гарно вэсты, вОзьму на ричку – рыбу ловити…
Сашка впал в трансцендентальное состояние – это было не только прощение, это было счастье. Сказал же один известный писатель, что, когда, наконец, приходит то, что ты очень ждал, то это всегда кажется неожиданностью. Коротко говоря, Сашка испытал примерно ту же эйфорию, которая была с ним в середине лужи. После слов деда на кухню опять вернулось солнце, а Сашка решил начать новую, праведную жизнь и вести себя «гарно», чтобы попасть-таки с дедушкой на рыбалку. Изо всех сил стараясь унять свою неуёмность, он теперь все свои задумки претворял в жизнь только после согласования с бабушкой и получив её одобрение. Сидя рядом с дедушкой и подавая тому прутики для корзин и верш или крючки для удочек, Сашка крепился и стоически переносил «все трудности и лишения воинской службы», т.е. статичность своего теперешнего существования.
Надо заметить, что дед Иван был мастер «от скуки – на все руки». Он почти всё делал сам. С сыновьями и с помощью колхоза построил дом и дворовые постройки, колодец с «журавлём», сам делал грабли, черенки для вил, косьё, корзины для сбора урожая и т.д. и т.п. Сашку это восхищало, и он был уверен, что дедушка «может всё » (особенно летом тот был всемогущ), и потому по детски наивно уважал деда, даже не понимая этого. После злополучного происшествия – драматически закончившегося не научного эксперимента с исследованием лужи, Сашка присмирел и больше не пускался в авантюры, чреватые непредсказуемыми последствиями. Большую часть дня он проводил теперь с дедушкой или бабушкой, которая очаровала его впечатлительное сознание знанием множества народных сказок. Ещё надо сказать, что бабушка всегда и всё делала тихо и незаметно, и казалось, домашние дела делаются сами собой. Но внучок не очень-то вдавался в подробности ведения натурального хозяйства, а с нетерпением ждал лета – основного времени своих похождений, и в ожидании обещанной рыбалки. Притом, что с наступлением тепла во дворе, на большом пне для рубки дров должен был опять появляться знакомый дрозд, избравший этот пень в качестве места для вокализа. Событие появления дрозда было для бывшего исследователя лужи почти священным: он настоятельно просил и дедушку, и бабушку быть внимательными и осторожными в это время. Дрозд появлялся ярким солнечным днём, усаживался на пне поудобнее и начинал издавать звуки не совсем похожие на пение, но приводившие впечатлительного Сашку в восторг. А оперение птицы – в общем-то не богатое – не могло подвергаться никакой критике и являлось шедевром для зрителя и слушателя.
И лето пришло. Без дополнительного объявления, как поднимается занавес в театре. Сначала дедушка стал реже бывать дома (Сашка уже знал, что тот теперь больше занят в колхозе), потом бабушка стала выводить корову в стадо – луга зазеленели сочной травой. Улица огласилась гомоном высыпавших из хат ребятишек, а сады и крыши – птичьим щебетаньем. В один из дней наступившего лета, когда дедушки не было дома, а бабушка как всегда хлопотала по хозяйству, Сашка отправился на улицу к своим деревенским товарищам, которые встретили его дружными криком и визгом, т.к. он был из Сталиногорска, который хотя и находился примерно в 200-х километрах от Москвы, но Сашку почитали москвичом, что априори придавало ему определённый авторитет среди ровесников. Тем не менее, он скромно-положительно отвечал на приглашения сверстников посетить с визитом их дворы, где в каждом обнаруживал что-нибудь новое и досконально изучал с помощью пригласивших.
Из деревенского периода жизни у Сашки остались воспоминания сияющего южного дня, зелени садов, раскрытые шапки подсолнухов и белёные известью хаты под соломенными крышами. Да, лето наступило. Скоро должны были приехать родители и старший брат. А пока Сашка деятельно готовился к рыболовному сезону.
По вечерам, как только корова возвращалась из стада и появлялась в кошаре, Сашка, где бы он ни находился, бегом бежал с кружкой к бабушке. Это была порция молока, которую он получал в начале вечерней дойки. И бабушка была довольна, что внук так пристрастился к свежему, ещё тёплому домашнему молоку – притом, что через некоторое время таких визитов в кошару он заметно пополнел и как бы даже подрос. Ещё Сашке понравилось встречать вместе с бабушкой из стада их корову. Стадо появлялось в конце улицы, со стороны выгона. Коровы заглядывали по ходу во дворы в ожидании встречи с хозяевами. Впереди всегда шествовал огромный чёрный бык. Сашка считал его опытным и порядочным существом, т.к. одного рога у быка уже не было, что с уважением отмечал наблюдательный мальчуган.
Однажды утром, не совсем проснувшись, Сашка услышал необыкновенно знакомый женский голос в разговоре с бабушкой. Это был родной голос его мамы. Она услышала, что он завозился на лежанке, и подошла поближе:
– Пополнел-то как. Прямо бутуз…
«Бутуз» предпочёл пока не просыпаться и из любопытства послушать разговор взрослых. Подошла бабушка и сказала:
– Маша, не буди – смотри как сладко спит.
Сашка постарался ничем не выдать себя, но как только явно проснулся, сразу попал в объятья мамы, папы, и смущённо обнялся с братом. Пока бабушка готовила завтрак, Григорий Иванович завёл патефон, и все стали слушать: «Горы Кавказские», «Чилита», «Во поле берёзонька стояла»…
– Ну, как он, не озорничал, слушался? – Спросил Григорий Иванович своих родителей. Дедушка, как человек прямой, уже раскрыл было рот, памятуя «шкоды», не однажды произведённые дорогим внуком, но Сашка такими преданными и ангельскими глазами посмотрел на него, что дед крякнул и снисходительно сообщил: