При поддержке Сталина начались гонения на генетиков, и в 1952 г. заниматься этой наукой в России было все еще опасно. Интерес к ее новым достижениям был сопряжен с большим риском для жизни и карьеры. Академик Трофим Лысенко, шарлатан, выдававший себя за ученого, получил огромную власть над советским научным сообществом не в последнюю очередь благодаря организованному им «крестовому походу» против генетики. За спиной Лысенко стоял Сталин. Многие ведущие биологи лишились работы: одни попали в лагеря, другим пришлось заняться неквалифицированным трудом. Некоторые погибли. Среди них и старший брат Дмитрия Николай Беляев, выдающийся генетик. До прихода Лысенко к власти Россия лидировала в этой области биологии. Лучшие западные генетики, такие как американец Герман Мюллер, отправлялись на восток, чтобы иметь возможность поработать с советскими коллегами. Однако сейчас российская генетика лежала в руинах, серьезные исследования в этой области были под запретом.
Но Дмитрий был готов сопротивляться Лысенко и его подручным, чтобы иметь возможность продолжить свои исследования. Работа над разведением норок и лис привела его к некоторым догадкам о том, как произошло это таинственное и важное событие – одомашнивание животных. Было бы непростительно не попытаться проверить свои гипотезы.
Наши предки давно приручили овец, коз, свиней и коров, что сыграло важнейшую роль в становлении цивилизации. Традиционные методы разведения животных были хорошо известны ученым, и Дмитрий использовал их в повседневной работе на лисьих и норковых фермах. Но как именно начался процесс одомашнивания? Это оставалось загадкой. Дикие предки домашних животных должны были нападать на людей или же спасаться бегством при первом приближении человека. Что заставило их изменить поведение, что привело к одомашниванию?
Беляев надеялся дать ответы на эти вопросы. По мнению палеонтологов, первой была одомашнена собака, и биологи-эволюционисты не сомневались, что произошла она от волка. Дмитрия занимал вопрос, как это дикое животное, агрессивное и нисколько не расположенное к контактам с человеком, спустя десятки тысяч лет превратилось в симпатичную и послушную собаку. Работа по селекции лисиц давала важную подсказку, и он хотел проверить свою теорию в самом начале ее разработки. Кажется, он знал, что послужило толчком к доместикации.
В Таллин Беляев поехал, чтобы просить у Нины Сорокиной помощи в реализации смелого и беспрецедентного замысла: он задумал воспроизвести процесс, подобный эволюции от волка к собаке. С точки зрения генетики лисы и волки – двоюродные братья, и резонно было предположить, что серебристо-черные лисицы, которых разводили на многочисленных зверофермах Советского Союза, должны обладать теми же генами, которые некогда участвовали в эволюции собаки[1]. Статус ведущего научного сотрудника научно-исследовательской лаборатории давал Дмитрию идеальные возможности для реализации своего замысла. Советский Союз остро нуждался в иностранной валюте, а работа по разведению лис обещала рост доходов от экспорта пушнины. Эксперимент можно было проводить без опаски, если подать его как попытку улучшить качество получаемого меха.
Но даже в такой замаскированной форме затея оставалась весьма рискованной, и безопаснее было бы работать над ней подальше от Москвы и от недреманного ока лысенковских приспешников. Вот почему Дмитрий решил просить Нину Сорокину начать эксперимент в рамках ее звероводческой программы на лисьей ферме в Эстонии. Ученые уже сотрудничали прежде, и Беляев знал Нину как талантливого работника. Кроме того, Дмитрий считал, что они могут полностью доверять друг другу.
До сей поры генетики работали в основном с микроорганизмами или с быстро размножающимися плодовыми мушками и мышами, но никак не с животными, которые, подобно лисам, дают потомство один раз в год. Масштаб задуманного Беляевым был беспрецедентен для генетики. С учетом времени, необходимого для получения каждого поколения лис, требовались годы и десятилетия, если не больше, прежде чем можно будет увидеть результат. Но Беляев чувствовал: этот эксперимент оправдает и долгое ожидание, и риск. Если удастся добиться результата, это может стать настоящим прорывом.
ИЗБЕГАТЬ ОПАСНОСТИ БЫЛО НЕ В ХАРАКТЕРЕ Дмитрия Беляева. Он понимал, как использовать имевшиеся у него возможности, чтобы добиться своего в непростых условиях сталинской действительности. С самого начала войны он находился на фронте и храбро воевал, к 28 годам дослужившись до майорского звания. Его фронтовое прошлое и успехи в работе по получению высококачественных и дорогостоящих мехов обеспечили Беляеву доверие высокого начальства и репутацию первоклассного ученого и опытного организатора. Этому помогали и его обаяние и почти гипнотическое воздействие, которое он производил на окружающих.
Беляев был очень красив – волевой подбородок, густые угольно-черные волосы, проницательный взгляд голубых глаз. При невысоком росте, всего около 170 см, уверенность и осанка придавали ему внушительный вид. Сотрудники Дмитрия и даже люди, лишь мимолетно его встречавшие, вспоминали необыкновенную силу беляевского взгляда. «Когда он смотрел на вас, – вспоминал один коллега, – то смотрел сквозь вас, читая ваши мысли. Некоторые не любили заходить в кабинет Беляева, но не потому, что они что-то делали не так или боялись наказания. Их пугали его глаза, его взгляд». Беляев знал о впечатлении, которое он производил на окружающих, и нередко начинал пристально вглядываться в собеседника. В такие мгновения утаить что-нибудь или обмануть его казалось делом немыслимым.
Дмитрий был очень требователен к людям, добивался от них безупречного выполнения поставленных задач, и многих коллег и работников это стимулировало, они становились преданными сотрудниками Беляева. Он давал им шанс обрести уверенность в себе, подталкивал к высоким достижениям, в постоянных попытках совместно отыскать новые пути исследования. Дмитрий верил, что в спорах рождается истина, и поощрял открытое выражение взглядов, ему нравилось обсуждать идею с разных точек зрения. Такой стиль руководства нравился не всем, кто-то робел от подобного напора и необузданной энергии, других пугала его нетерпимость к уходу от ответственности, к сплетням и интригам. Беляев знал, от кого можно ждать первоклассной работы и доверия, а на кого нельзя положиться. Нина Сорокина была из числа его доверенных людей.
Сойдя с поезда в Таллине, Дмитрий сел в пригородный автобус и по ухабистым дорогам поехал на юг, в Кохилу, прятавшуюся в глубине эстонских лесов. Это была не деревня, а скорее производственный участок, типичная звероферма, каких в той местности открыли много. Раскинувшись более чем на 60 гектарах, ферма состояла из рядов деревянных укрытий под металлическими навесами, в каждом стояли десятки клеток. Здесь содержалось около 1500 чернобурок. Минутах в десяти ходьбы располагался поселок работников фермы – никакой растительности, безликие дома, школа, несколько магазинов и пара общественных учреждений.
На фоне этого унылого захолустья Нина Сорокина казалась фигурой почти из другого мира. Красивая брюнетка примерно 35 лет, занимавшая необычную для женщины руководящую должность в звероводческой отрасли, она была умна, проницательна и полностью поглощена своей работой. Каждый раз, когда Дмитрий посещал ферму, она приглашала его выпить чаю в ее конторе. Вот и сейчас, приехав, он сразу же направился туда, чтобы переговорить с глазу на глаз. За чаем и печеньем, не расставаясь с зажатой в углу рта папиросой, Беляев рассказал Сорокиной о своем замысле – одомашнить черно-бурую лисицу. Нина вполне могла бы подумать, что ее друг слегка спятил: большинство лис, содержавшихся на фермах, были агрессивны, и, когда служители или зоотехники приближались к ним, звери, оскалив клыки и злобно рыча, пытались атаковать людей. Укус лисы – дело серьезное, поэтому работники, приближаясь к животным, всегда надевали плотные, в пять сантиметров толщиной, перчатки защищающие руку от ладони до предплечья. Нина была удивлена и спросила Дмитрия, зачем ему все это понадобилось.