Дрон - Донской Олег

Дрон

Олег Донской

Военным разведчикам посвящается!

© Олег Донской, 2019

ISBN 978-5-4496-4681-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Воевода

1379 год, ноябрь.

Дрон открыл глаза и потянулся под медвежьей шкурой. Серый рассвет едва пробивался сквозь зимнюю пелену. Мороз под утро усилился, и было слышно, как скрипит снег под ногами у караульных. Лошади, укрытые попонами, окружили возы с сеном и жадно поедали корм, предчувствуя долгий дневной переход. В неподвижном воздухе стоял густой запах конского навоза, дыма и объедков от ужина.

Сто пятьдесят отборных ратников московского князя Дмитрия и посольство литовского князя Ягайло в количестве около трёхсот человек встречали рассвет в поле. Последняя деревня, в которой можно было остановиться на постой, осталась в трёх днях пути позади. Люди и лошади уже начали уставать, особенно тяжко переносились морозные ночи. Прошло уже две недели, как обоз вышел из Москвы.

Во главе русской половины обоза шёл воевода Дрон, правая рука московского князя Дмитрия. Его лицо, покрытое шрамами, выражало решимость и непреклонную волю, серые глаза смотрели зорко из-под нависших косматых бровей, черная с проседью борода чуть прикрывала грудь Дрона. Он был на голову выше большинства своих дружинников, а в сече стоил десятка лучших из них. Вся жизнь его прошла в походах и сраженьях, в перерывах между которыми он залечивал раны и работал в своей кузнице, играючи управлялся одной рукой с тяжёлой кувалдой. Дружина слушалась его, выполняя приказы с полуслова. Ленивых он не терпел и изгонял их из дружины. Зная его крутой нрав, каждый дружинник старательно делал своё дело. За ум и военную хитрость ордынцы прозвали его Урус—Шайтан. Дроном его звали в походах, когда не было времени величать, как положено. Дома в Москве и на княжьем дворе все почтительно звали его Андрон Олегович.

Обоз уже миновал границу русских земель и углубился в просторы земель Орды. Пятнадцать крепких возов везли в Орду ясак Земли Московской за последние три года и всё, что удалось собрать с подчинённых Москве удельных княжеств. Здесь были и меха, и оружие, и изделия золотых дел мастеров тончайшей работы. Всё было сложено в лари с навесными замками, большие сумы из бычьей кожи, завязанные сыромятными ремнями. К каждому ларю и суме приложил свой перст с печатью главный казначей, оставив оттиск на воске. Отдельно на большом свитке пергамента перечислялось всё, что было погружено на возы.

Дрон помнил, как перед выездом из Москвы князь Дмитрий показывал весь ясак литовцам из посольства. Обычно сдержанные, литовцы не могли скрыть своего восхищения. Особенно долго любовались оружием, вынимали мечи и сабли из ножен, рассматривали узор на булатных клинках, пробовали оружие на вес, проверяли, удобно ли ложатся в руку рукоятки. Кольчуги с блестящими латными пластинами прикладывали к себе, примеряя размер. Меха гладили руками, восторгались соболями, куницами и горностаями. Свежевыделанные шкурки пахли зверем. Большинство из приглашённых в жизни не видели таких сокровищ и тем более никогда к ним не прикасались. Оглушенные ощущением близости огромных богатств, гости прошли в трапезную и расселись за столом. День был завершён пиром.

Сегодня, как и во все предыдущие дни, Дрон должен был обойти все возы и проверить целость всех печатей на ларях и сумах. Даже в свои шестьдесят лет Дрон был неутомим. Если бы не седина в его бороде, никто не дал бы ему и сорока.

Стряхнув с себя остатки сна, Дрон встал и пошёл смотреть караульных. Дурные предчувствия не давали ему покоя последнюю неделю. Кто-то добрался до клетки с почтовыми голубями и выпустил их, поэтому Дрон не мог отправить князю Дмитрию послание. Двоих гонцов Дрон отправил в Москву, когда обоз ещё не покинул пределов Руси, но от князя не было известий, потому как за всё время похода ни один гонец не догнал их. Было от чего беспокоиться.

По всему лагерю кашевары разводили костры и топили снег в больших котлах, готовясь варить кашу. Времени на завтрак отводилось немного. К рассвету обоз должен быть уже в пути.

Литовцы и русские ехали обособленно, спали тоже на отдельных половинах лагеря. К возам с ясаком Дрон настрого запретил приближаться, на ночь их ставили в центре лагеря в два ряда дышлами наружу, лошадей выпрягали только вечером, кормили зерном, поили тёплой мучной болтушкой и потом запрягали снова, укрыв попонами. На ночь на головы им надевали торбы с овсом. Корма для лошадей не жалели.

Возницы спали на возах, подложив под себя войлок и закутавшись в овчину, караульные ходили вокруг возов от костра к костру, иногда подбрасывая в огонь поленья.

Снаружи лагерь окружали возы с провиантом, сеном и дровами, ещё дальше в степь выходили сторожа с лохматыми псами. Никто не снимал кольчугу даже на ночь.

Гонец

Дружина ещё не закончила завтрак, когда дозорные увидели всадника. Это был долгожданный гонец из Москвы. Он привёз послание от князя Дмитрия и клетку с голубями. Дружинники вздохнули с облегчением, но не Дрон. Ему не понравилось, что гонец прискакал на низкорослой татарской лошади, утром. И хотя гонец скакал всю ночь, лошадь не выглядела сильно усталой. Было непонятно, зачем он отправился в дорогу ночью. Заблудиться он не мог – следы обоза на снегу были хорошо видны, но опасность наткнуться на татарский дозор и получить стрелу была всегда велика.

Гонец был среднего роста, плечист. Под овчинным тулупом виднелась кольчуга и меч. Чёрные волосы выбивались из-под меховой шапки, карие глаза смотрели дерзко, слегка смуглая кожа была обветрена морозным воздухом и светилась краснотой изнутри. Звали его Игнат.

– Похож на татарина-полукровку, – подумал Дрон. Но потом отбросил подозрения – мало ли татарских детей и внуков растут на Руси. Дрон уединился с гонцом и долго расспрашивал его о дороге, не встретил ли он в пути татар, о московских новостях. Игнат отвечал не торопясь, подробно рассказал о дороге из Москвы, но о Москве говорил неохотно и скоро, сказавшись усталым, ушёл спать.

Дрон стал рассматривать грамоту от князя. Всё честь по чести – и печать княжеская на месте, и почерк похож на почерк дьяка Кузьмы. Но не Кузьма писал это письмо. Буквы-то вроде его, а слова совсем другие. И не было в письме тайного знака, про который знали только Дрон и Кузьма.

Дрон несколько раз прочёл княжескую грамоту. В ней говорилось, что обозу надлежит изменить маршрут и двигаться к переправе на реке Итиль, и дальше в Сарай. На переправе их встретят и проводят к беклярбеку Мамаю. До места оставалась неделя пути.

– Значит, сегодня – завтра всё решится, – подумал Дрон и пошёл в лагерь литовцев держать совет.

Литовское посольство встретило предложение сменить маршрут с недоверием. Лагерь Мамая должен был находиться в низовьях Дона, а не в Сарае. Полчаса разговоров не дали результата. Литовцы отказались следовать за русским обозом. Большой обоз должен был разделиться.

Дрон собрал своих сотников на совет. Разделение большого отряда на части грозило ослабить его и сделать лёгкой добычей для многочисленных младших татарских ханов, которые были бы рады захватить московский ясак.

После совета Дрон пошёл к главе литовского посольства и уговорил его остаться на месте сегодня, чтобы с рассветом следующего дня двинуться в путь каждый в свою сторону. Час спустя два конных отряда русских ратников по 50 всадников двинулись в степь и исчезли за пеленой снега. Во главе их стояли опытные сотники, которым Дрон доверял как себе. Четыре воза с деревянными шестами они забрали с собой.