– Ну конечно! – улыбнулся Ильф под общий смех. – Люди как были наивными и желающими быть обманутыми, так и остались.
– А счастье? Каким оно было тогда и теперь?
– Тогда это была свобода, – подумав, ответил Зощенко.
– Да-да! – добавил Петров, вставляя чистый лист бумаги в печатную машинку. – Свобода. Вплоть до возможности дышать и думать…
– А сейчас это возможность творить без оглядки на сильных мира сего, – гордо сложил руки на груди Ильф.
– Ты про любовь забыла спросить, – тронула Мадлен Риткину дрожащую руку. – Чувства всегда очень важны…
– Так, значит, тебя любовь интересует? – Зощенко прищурился, растянул губы в полуулыбке Моны Лизы. – Что тебе сказать? Вот мы тут смеёмся, шутим. А на самом деле в любви смешного мало. Мне кажется, в ней больше трагического.
– Но позвольте! Взаимная любовь – это и есть счастье! – Петров уже не улыбался. Взгляд его был серьёзным и строгим. – А всё остальное – печаль души, сердца, разума. По мне, так каждый должен испытать любовь, иначе утрачивается смысл человеческой жизни…
– А как появлялись ваши произведения?
– Они рождались сами, летали в воздухе вместе с историями. Их нужно было только поймать и записать… – перебивали друг друга писатели, как мальчишки, выскочившие после трудного урока на перемену.
– А хочешь, они тебе что-то коротенькое надиктуют? – улыбнулась Мадлен.
Ритка кивнула и затаила дыхание: ещё бы, она даже мечтать о таком не могла.
– Тогда пусть это будет коллективное творчество, – приготовился печатать Евгений Петрович.
– Про что хочешь? – хитро прищурился Илья Арнольдович.
– Про жадность!
– Пожалуйста: «Феодосий был жадным. Жадным до всего. А особенно ему было жалко свою жену, которая мучалась с ним, имея шанс ещё раз выйти замуж, причём удачно!»
– При чём тут жадность? – поддел Ильфа смеющийся Зощенко.
– Да так, к слову… – захохотал довольный Ильф.
– А можно про любовь? – обратилась Марго к Петрову.
– Эх… Далась тебе эта любовь. – И Евгений Петрович застучал по клавишам, громко проговаривая вслух каждое слово: «Мефодий боготворил свою сослуживицу. Не то чтобы он её любил, а именно боготворил, вознося её в мыслях прямо к Всевышнему. А вот сослуживица его любила и мечтала затащить в постель, а затем и в загс, нарожать с ним кучу детей и умереть в один день…»
– Знаешь, было так весело и легко, что не хотелось покидать эту шумную мужскую компанию, – отсмеявшись своим воспоминаниям, Рита вдруг стала серьёзной. – Но единственная тема, на которую они шутить и писать никогда бы не стали, – это война… А когда я спросила, хотели бы они на Землю вернуться, все трое сказали: «Нет!» Образно сравнили человеческое тело с тюрьмой. Такие дела, подруга. Такие загадочные писательские дела…
***
…Утром я проснулась с желанием написать книгу про Риткины посиделки в Белой комнате. Не дожидаясь следующего четверга, позвонила подруге и спросила разрешения на публикацию историй. Та посоветовалась с Мадлен. И обе странствующие по облакам дамы дали добро. Но перед тем, как приступить к творчеству, я взяла с подруги честное слово показать рукопись Ильфу, Петрову и Зощенко. Зачем? Да так, к слову… Интересно же, как оценят мои труды классики русской советской литературы.
Глава 8
ТУМАННОЕ БУДУЩЕЕ
Мы созванивались с Риткой по четвергам. У неё этот день был единственным выходным. Остальные отметки недели были расписаны на месяц вперёд: деловые поездки с мужем, спиритические сеансы, шоппинг, благотворительность, прогулки под луной и встречи в Белой комнате. Я в шутку называла этот день «чистым четвергом», намекая на очищение помыслов и смыслов. Маргарита, увлечённая своими приключениями, на шутку не обижалась. Напротив, считала четверг самым лучшим в списке недели. Ведь именно по четвергам она занималась тем, что больше всего любила в заграничной жизни – разговаривала на родном языке.
Следом за Риткой начала любить четверг и я. И вовсе не потому, что по привычке перенимала от подруги не самое лучшее. (По мнению моего горячо любимого супруга, Ритка была для меня плохим примером, которому не надо подражать. Заряжаясь энергией и жаждой приключений, после каждого нашего разговора я хотела круто изменить жизнь). А потому, что в четверг для меня открывалась завеса новой тайны. Именно с этого дня недели планировались масштабные перемены в моей скучной и однообразной жизни. Согласитесь, редко кому хочется активных действий накануне выходных. Ведь обычно новый мир строят с понедельника, а не с четверга…
Однако именно один из таких четвергов стал нашей с Риткой отправной точкой. Куда мы отправлялись? Навстречу давней мечте. Все эти прогулки в облаках, шабаши, кружевные трусики на люстре и расклады Таро были для Маргариты очередным развлечением. Не лекарством от скуки, как она любила повторять. А ширмой, плотной и пыльной, как занавес в стареньком театре. Той чертой, которую Маргарита очень боялась перейти. Границей, отделяющей девушку не только от родины, но и от мечты.
– В моей жизни стало слишком холодно и туманно, – сказала мне тогда Ритуся. – Хочу чего-то настоящего, понимаешь? Не мифического, странного и загадочного. Желаю жить так, как велит сердце, а не муж, не мама, не общество или мой ребёнок. Но вся беда в том, что туман очень густой – никак не могу рассмотреть: что там, за ближайшим поворотом. И страшно. И жутко интересно. Как думаешь, надо ли вглядываться дальше?
Тогда я ответила: дескать, чего бы ни прятал под серым плащом туман, нужно обязательно идти вперёд. Ведь возвращаться назад уже нельзя – за спиной тоже туман. А потом, когда положила трубку, задумалась о туманном будущем. Чего я хочу рассмотреть за ближайшем поворотом? Как, где и с кем желаю жить? Чтобы, как говорится, за себя не стыдиться и было что внукам рассказать…
В тот четверг, словно отвечая на наши с Риткой вопросы, Вселенная прислала подсказки. Мне она подсунула один модный журнал, а Ритке – встречу с очередным гостем в Белой комнате.
Глава 9
ЖИТЬ ДРУГОЙ ЖИЗНЬЮ
…На встречу с Сервантесом Ритка не смогла пойти. То ли занята была, то ли приболела, уже и не помнит. Но раз время назначено и Белая комната свободна, то обидеть гостя было бы с её стороны оскорблением. Попросив Мадлен поговорить с известным писателем, Рита вздохнула с облегчением. Ведь, к стыду своему, «Дон Кихота» не читала. Да и Сервантеса как писателя совсем не знала. Как-то у них не сложилось, что ли… Да, подруга видела по телевизору отрывки, снятые по книге этого испанца. Но, скорее всего, они не впечатлили настолько, чтобы проникнуть в душу и запомниться надолго. Поверьте мне на слово: Ритка не была бы Риткой, если бы пропустила что-то для себя важное и интересное…
Отправляясь в Белую комнату, Мадлен пригласила на встречу и Драгомира. (Сама не знает, как так получилось. Вроде бы он упоминал про Дон Кихота, как одного из любимых литературных героев). Друзья вернулись под большим впечатлением. Сказали: мол, писатель был очень рад, что Маргарита про него спрашивала и надеялся: дескать, прочтёт книгу и поменяет мнение о Дон Кихоте. Сервантес прислал Ритке книгу с подписью «Дульсинее от вечно преданного Дон Кихота. С надеждой на встречу», чем расстрогал девушку необычайно. В тот день она дала себе слово прочитать роман «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский». И вовсе не потому, что обещала. Просто действительно заинтересовалась.
Мадлен уселась поудобнее, приготовила листок с Риткиными вопросами. Едва скрывая волнение, начала беседу:
– Что думаете о себе как о писателе?
– Хм… Пожалуй, признаюсь: писатель я так себе, – Мигель улыбнулся, подняв указательный палец, словно призывая слушателей к тишине. – Но не хуже многих… Писал больше для себя. Наверное, потому что не писать не мог. Иллюзий по поводу своего творчества не питал. Успех произведений удивил, но и обрадовал, конечно. Каждому ведь хочется признания…