Та штуковина, что приложилась к моей голове, теперь валялась на ковре, поблёскивая своими хромированными металлическими частями. Я потёр затылок, длинно и смачно выругался, и подобрал её. С виду так сразу и не поймёшь, что это за лабудень. Больше всего она была похожа на уменьшенную копию какого-то старинного ткацкого станка. Она свободно умещалась на моей ладони и состояла из очень многих мелких деталей. Некоторые из них действительно были металлическими, но я заметил и темнеющие крепления то ли из эбонита, то ли из дерева. А кое-где, меж причудливо изогнутых полосок и стерженьков, поблёскивали крошечные осколки стекла, аккуратно прикреплённые к остальным частям механизма. Короче говоря, всё это выглядело как бред сумасшедшего часовщика, решившего с досады запульнуть свою фигню ко мне в окошко. Хотя, нет… Окошко-то к тому моменту я уже успел закрыть… А может быть, она свалилась с камина?
Я посмотрел на мраморную доску над камином. Доска была расположена под значительным углом и стоять там что-либо не могло вообще.
Часы прозвенели, сообщая, что уже без четверти пять. Я договорился с Синтией на шесть, но намеревался немного пройтись по городу. Так что, если я действительно хочу это сделать, мне самое время покинуть номер. Я осторожно положил «ударное устройство» на стол и вышел в коридор.
В вестибюле гостиницы на глаза мне попался плакат, которого ещё вчера здесь не было. Большой и красочный, отпечатанный на дорогой мелованной бумаге плакат: «Двести лет Великому Договору!!!» С датами «1801 – 2001» и портретами обоих императоров, подписавших Договор – Павла I и Наполеона I. Снисходительную улыбку вызвало у меня то, что надписи были сделаны не только на французском и русском языках, но и на английском, на котором нигде в Империях не разговаривают. Ну, может быть, иногда в английских департаментах. Вероятно, хозяин гостиницы был ярым патриотом своего департамента. Такое иногда случается; меня самого друзья порой называют патриотом. Только произносят они это со снисходительным сожалением, не забывая добавлять ещё слово «хренов».
У меня мелькнула сумасшедшая мысль, что хозяин гостиницы собрался отправить часть этих плакатов в Америку или в Австралию, где английский язык является государственным. И я едва удержался от улыбки, представив себе, какими словами его подарочек могли бы там встретить.
Я посмотрел на изящную подпись под портретами: «Императоры Наполеон и Павел», и подумал, что вообще-то Наполеон был тогда не императором, а Первым Консулом. Императором он стал именоваться несколько позже, в 1804 году. Я так думаю, что этот титул он присвоил себе из зависти к нашему Павлу Петровичу. Ну и из благозвучия, что ли. Одно дело сказать: «Императоры подписали договор о мире и сотрудничестве», и совсем другое: «Император Павел Петрович Романов и Первый Консул Наполеон Бонапарт заключили договор…» Чувствуете? Не звучит как-то. А ведь я видел подобный документ; с месяц тому назад одна ядовитая оппозиционная газетка, выходящая в каком-то итальянском департаменте Западной Империи, опубликовала фотографию из старого французского издания тех времён. И автор сопроводительной статьи выражал сомнение в том, что титул императора был присвоен Наполеону по закону. Не знаю, чего он добивался этой своей писаниной (может быть, пересмотра Великого Договора?!), но статья была резкой, можно сказать ругательной, хотя и очень интересно написанной. При самом Наполеоне I редактора газеты наверняка расстреляли бы за такую статью. Или что там было двести лет назад? Гильотина, что ли? Этому редактору повезло, что нынешние правительства – что у нас, в Восточной, что здесь, в Западной Империи – гораздо либеральнее и терпимее к подобным высказываниям, чем тогда, в девятнадцатом веке. Но я всё же думаю, что газетчики были не так уж и неправы: Наполеон I своим императорством просто пытался дотянуться до династии Романовых. К тому же, Император – это вам не какой-нибудь Консул, пусть даже и Первый. Что такое Первый Консул и с чем его едят, в то время (да и сейчас – тоже) мало кто понимал. А вот Император – другое дело!
Я подошёл к стойке портье, чтобы отдать ключ от номера. Прежний портье куда-то ушёл и на его месте сейчас маячил молоденький паренёк, расплывшийся при виде меня широкой улыбкой.
– Как мсье понравился номер? – поинтересовался он.
Говорил он по-французски и явно не признал во мне иностранца. Видимо его ввело в заблуждение моё имя.
– Я не мсье, – улыбнулся я.
Мне не очень-то хотелось объяснять ему, как мне понравился номер – затылок всё ещё побаливал. Хотя меня так и подмывало спросить, каждому ли постояльцу этой гостиницы дают по голове непонятными приспособлениями или я явился редким исключением.
– О! Простите, господин… – паренёк, мгновенно перешедший на русский, сверился с записью в книге, – господин Климов! Надеюсь, вас всё устроило?
– Да, – отвечаю. Кроме подзатыльника, подумал я.
– Вам что-нибудь угодно? – услужливо интересуется паренёк, и я вдруг соображаю, что портье-то уже сменился! И если старик не ответил мне должным образом, то может быть именно этот парень?..
– Есть у вас программа кинотеатров? – интересуюсь я.
– Разумеется! – широкая улыбка, радостный взгляд, готовность пожертвовать всем ради меня. – Программка на всю неделю. С рецензиями, в красочном оформлении…
– Сколько она стоит? – я лезу в карман.
– Пять копеек, – улыбается паренёк.
– Газеты в пять раз дешевле, – пространно замечаю я, в упор глядя на него.
– О! Разумеется, господин Климов! – с готовностью соглашается паренёк. – Но ни в одной газете вы не найдёте столь подробного описания, столь точной и полной информации!..
Он нёс ещё что-то, но я уже понял, что либо наш человек здесь больше не работает, либо он просто не хочет выходить на связь. Интересно, почему? Но сейчас я не был готов размышлять на эту тему – голова не очень хорошо работала после недавней затрещины. И только этим можно было объяснить то, что я полез в карман за деньгами. А когда опомнился и подумал, что программка кинотеатров у меня вообще-то уже есть, то мне просто стало неудобно отказываться.
Ладно уж, думаю я. Хотя и говорят, что копейка франк бережёт, но сегодня, видимо, копейка бережёт не мой франк…
Покопавшись в кармане, я отыскал пятикопеечную монетку и положил её на стойку. Паренёк ещё раз радушно улыбнулся и протянул мне тоненькую книжечку в цветастой обложке. Я выбрал кресло в самом дальнем углу вестибюля, уселся в него и принялся рассматривать своё приобретение. Программку, купленную мной у портье утром, я легкомысленно зашвырнул под кровать в своём номере, а сейчас мне вдруг стало интересно, за что это тут дерут целый пятак. Кроме того, я вдруг подумал, что таскаться с девушкой по туманным улицам – не самое лучшее занятие. А поскольку я уже покинул номер… Э-э-э! Да что там говорить! Просто голова всё ещё слегка гудела и мне хотелось спокойно посидеть…
Надо вам сказать, что книжечка эта пяти копеек вполне стоила. Там были не только программы всех фильмов, идущих на этой неделе в Лондоне, но и объявления о концертных гастролях музыкальных групп и даже рекламы различных ресторанов. Короче говоря, всё, что может помочь весело провести время скучающему гостю. Каковым я, без сомнения, и должен был выглядеть по задумке своего непосредственного начальника – Сергея Антоновича Костенко, – отправившего меня в это захолустье. Что ж, почитаем, подумал я. Может быть, нам с Синтией вообще стоит начать вечер с кино? Неплохая идея…
Фильмы же, что шли на этой неделе, навеяли на меня скуку. Все кинотеатры словно бы сговорились, и повсюду показывали «Вечный мир» по роману Вальтера Скотта. И не надоело им крутить подобное старьё? Впрочем, у нас в Москве сейчас наверняка тоже, куда ни плюнь, «Войну и мир» показывают; наши киношники не очень-то отличаются от западных.