– По тону Жоффруа было ясно, что он и сам не одобряет поведения жены.
– Это несправедливо! – напустился на него Генрих. – Вы никогда не любили мою мать.
– Мы всегда от всего сердца ненавидели друг друга, и ты это знаешь, – жизнерадостно ответил Жоффруа. – Но речь не об этом. Те, кого соединил Господь, должны притираться друг к другу или жить раздельно, как мы. А что касается тебя, сын мой, то забудь об идиотском плане похитить французскую королеву у ее мужа. Если не забудешь, то горько пожалеешь. Уж поверь мне.
– Никакого похищения не будет. Для меня ясно как божий день, что Алиенора по доброй воле придет ко мне.
– Тогда ты еще глупее, чем я думал! – выпалил Жоффруа. Он поднял кубок и, налив в него вина из стоявшего на столе кувшина в форме льва, осушил залпом. – Ты ее вовсе не знаешь.
– Я знаю достаточно, чтобы хотеть ее и не только за ее земли. – Лихорадочные мысли молодого герцога несли его вперед. – Вы только подумайте, отец: если я женюсь на Алиеноре, то стану хозяином всех земель от Луары до Пиренеев – громадное наследство, возможно, большего не было за всю историю. Я смогу основать империю – империю Плантагенетов. Я прославлю наш дом, и вы будете мною гордиться. Да Людовик обделается от такой перспективы!
– Именно поэтому он никогда не откажется от Алиеноры, – напомнил Жоффруа. – С какой стати он собственными руками отдаст эти земли своему вассалу? Если Людовик разведется с королевой, на ее руку сразу же объявится целая толпа претендентов. Поэтому-то он и не торопится с разводом. До чего же ты упрям, Генри! Говорю тебе: оставь ее в покое. Ничего хорошего из этого не выйдет.
– Да я буду владеть половиной Франции! Разве это «ничего хорошего»?
– Тогда подумай о своей бессмертной душе, молодой глупец.
– Я постоянно о ней думаю, можете не сомневаться, отец, – солгал молодой герцог.
Сбрасывая на ходу пояс и стаскивая одежду, Генрих быстро подошел к Алиеноре. У него была широкая грудь с легкой порослью каштановых волос, более темных, чем на голове, на плечах и руках – мощные мышцы. Алиенора не смогла удержаться и с приглушенным стоном бросилась навстречу, стянула с Генриха штаны, обнажив его восставшую плоть, которую принялась ласкать обеими руками. И тут он крепко обнял ее, рывком притянул к себе, прижался нетерпеливыми губами к ее лбу, потом нашел рот. Мозолистыми от верховой езды руками Генрих рывком стянул платье Алиеноры, богато украшенное вышивкой, до бедер, схватил ее за локти и чуть отодвинул от себя, чтобы полюбоваться на ее груди. Потом присел и стащил платье до конца, оно легло на пол вокруг ее ног, и теперь Алиенора стояла перед ним полностью обнаженная.
Он поднял ее и отнес на расстеленную кровать, потом лег рядом на шелковые простыни. Ласкающие руки Генриха были повсюду, и Алиеноре казалось, что она сейчас умрет от наслаждения. Она отвечала ему такими же ласками, дразня и возбуждая пальцами и языком. Наконец страсть одолела молодого мужчину, и он оседлал королеву, вошел так глубоко, как ни один любовник прежде, и, издав победный клич, затопил своим желанием. Чуть позже Алиенора требовательно взяла руку Генриха и направила его пальцы на свой клитор. Он сам знал, что ему делать дальше. Наступивший вскоре оргазм потряс ее, потому что Генрих, когда она достигла высшей точки наслаждения, снова затвердел и вошел в нее. Алиенора и представить не могла, что подобный восторг возможен.
Потом она лежала, прижавшись к нему, приходя в себя после восторгов любви. Они все лучше узнавали друг друга, и Алиенора понимала, что теперь ни за что не откажется от Генриха.
Его серые, горящие желанием глаза смотрели в ее глаза, губы расплылись в улыбке.