Четвёртый пациент палаты №2030 – Тимур Алиханович Тарханов – поступил в Центр по государственной квоте. Появился тихо, несмотря на то, что был известным чиновником и импозантным мужчиной, положительно выделявшимся на фоне офисного планктона Нуркента. Те, кто интересовался политикой «высоких коридоров» знали, что Тимур Алиханович слывёт восходящей звездой политики, и состоит на особом счету у руководства страны.
Между тем, Тарханов, как дисциплинированный госслужащий, послушно обходил всех врачей, с готовностью показывая справки из различных больниц и клиник. Его история болезни была самой исчерпывающей и хранила всевозможную информацию о сорокапятилетнем пациенте.
Интуиция работника госучреждения подсказала директору Центра, что поступивший к ним вице-министр энергетики часто задумывается о своем предназначении, о возможностях и реальных потребностях. Достигнув высот государственной службы, Тарханов стал размышлять о сути вещей. Он был на пороге больших внутренних изменений. Либо головокружительного рывка наверх, что требовало качественных изменений, либо тихого превращения в тех, кто говорит: «живем для детей…», «может, им лучше будет…», и просматривают каталоги зарубежных вузов, чтобы отправить потомков подальше от карающего отечественного образования. Забывая про себя. Про то, что еще на что-то способен.
Сам Тимур Алиханович, несмотря на свой высокий пост, моментально обрел имидж скромного и, как у нас любят говорить, «обычного человека». Вначале он показался всем скучным, даже занудным. Через неделю все с удивлением обнаружили, что ни один пожилой пациент клиники не оказался вне его заботливого внимания. Он много беседовал с ними о жизни, об их семьях, порой и о Боге. Чувствовалось, что он искал какие-то смыслы, время от времени погружаясь в книги, которые были сложены аккуратной и внушительной стопкой на его тумбочке.
Амир Сулейменович закрыл последнюю папку. В задумчивости он подошел к окну и отрешенно уставился на безликий город, который жил своей безмятежной жизнью за бетонным забором Центра. Только биллборд, стоявший прямо напротив его окна, ярко бросался в глаза, призывая достойно встретить очередной партийный съезд. Кажется девятнадцатый. А хотелось уже увидеть двадцатый.
«Кто из этих четверых больше всего нуждается в трансплантации? – думал руководитель Центра, ведь для каждого это был вопрос жизни, а может и смерти, – Чья же сейчас очередь жить?».
Формально должен был вступить в силу принцип очередности. На первый взгляд все просто – кто первый, тому и преимущество, но Амир Сулейменович понимал, что решение будет трудным. Он вытащил из шкафа редко надеваемый белый халат и вышел в приёмную.
– А день-то, какой хороший… И пройдёт мимо нас с вами! – директор улыбнулся привставшей Марине.
Секретарша понимающе улыбнулась, глядя, как начальник выходит в коридор.
Обычные люди
15 декабря 2020 г., 08.30 (время местное)
Республиканский центр трансплантологии сердцаВторое хирургическое отделениеПалата №2030
За несколько дней, проведенных вместе в одной палате кардиологического центра, эти четверо уже достаточно хорошо узнали друг друга. Неловкость знакомства, первый обмен общей информацией были позади. После ставшего привычным раннего подъема и завтрака шли стандартные процедуры по измерению смешливыми медсестрами температуры и давления, приёму лекарств и повторению списка предоперационных процедур, которые были строго расписаны. Только к завтраку у мужчин появлялось время немного отвлечься от рутины медицинского учреждения и поболтать о чем-нибудь.
– Признаюсь честно, – покачивая ногой начал Артур, – к врачам хожу очень редко, исключительно когда уже надо завещание подписывать. Многих вещей просто не знаю. Давление там, тромбоциты, лейкоциты… То есть вроде как знаю, но на самом деле не знаю. И это бесит врачей. Судя по их вопросам, я должен отвечать как фашист перед Гитлером. Быстро, точно, слепо. Щелкнув каблуками, выбросив руку вперед и вверх.
Собеседники разразились хохотом от нарисованной сцены с фашистом, разбавленных деталями в виде характерных поз и жестов.
– Нет, серьезно, – не мог угомониться блогер, – я обычный человек! И к врачу иду, когда совсем плохо и зачастую поздно. Не люблю я мотаться по поликлиникам. У меня к людям в белых халатах классовое предубеждение.
Ринат Олегович прокомментировал, улыбаясь:
– Весело. Ну, это ты пока молодой. Со временем так хорошо узнаешь все свои болячки, что на приеме у незнакомого врача начинаешь устраивать научный диспут, пугая глубиной познаний в медицинской терминологии и методах лечения. Иногда даже выигрывая спор.
Тут вмешался Тельман Газизович, задумчиво глядевший в потолок. Он почесал грудь и стал рассказывать свою байку.
– Мне, из-за дикой постоянной головной боли и головокружений, врач назначил МРТ. Я спокойненько попёрся в Центр нейрохирургии. Бодро, одухотворенно и целеустремленно, значит. Вы проходили МРТ? – неожиданно повернувшись набок, он спросил товарищей по несчастью с веселой ехидцей.
Гарин и Давлетгереев покачали головами. Только Тимур Алиханович, едва улыбнувшись, утвердительно кивнул.
– Так вот… Это такая большая труба с приборами. Меня положили на дощечку и стали впихивать в нее. Честное слово, я сразу засомневался, что влезу, но подумал, что накручиваю себя. Оказалось, был прав. Я застрял! А у меня клаустрофобия.
Все засмеялись, а писатель, продлевая удовольствие слушателей, продолжил свой рассказ:
– И тут с криком: «Я горел в танке!», я стал вырываться из этой чертовой трубы. Хорошо хоть врачи попались понимающие и меня шустро освободили. Признаюсь, было неприятно от ощущения, что меня, зажатого, продержат там минут двадцать. Так и выскочил из кабинета. В пелеринке, из-под которой торчали наружу все мои прелести.
Пациенты палаты от души посмеялись над воображаемым образом полуголого Тельмана Газизовича.
– А вы замечали, что болезни потеряли свои привычные очертания и…, как бы это сказать…, привычные методы борьбы с ними? – спросил, улыбнувшись, Тарханов. – Вот раньше как было? Все ясно. Все понятно. Если дизентерия, то горшок, черный чай и сухари. Или простуда. Тогда мед, лимон, варенье, банки и горчичники. При ангине – молоко, масло, мёд. Полежал пару дней. А сейчас? Месяц назад запершило горло. Через неделю сопли потекли. Потом кашель начал мучить. И вот ты тут, в больнице. И готовишься почему-то к клизме.
– Ну, знаете…, – вмешался Давлетгереев. – Раньше-то и медицина была на совершенно другом уровне.
Писатель, разгоряченный беседой, присел на краешек кровати, хлопнул себя по коленке.
– Да ладно совок вспоминать. Там, если честно, хорошего мало было.
– Скажу честно, и сейчас ни черта не лучше, – снова отозвался Давлетгереев. – Если судить по качеству и количеству нормальных и чистых туалетов, то не то, что в пятьдесят развитых стран не войдем, а останемся в пещерном веке. Можно сказать, только с деревьев слезли.
– Вы преувеличиваете, – возразил Тимур Алиханович, считавший своим долгом поправлять «сокамерников», вечно подтрунивавших над государственными делами. – Да и с каких пор государство должно за сортирами следить? Это дело частников.
– Ну да, понятное дело, вам не до них. Туалеты-то – это базис. А вы у нас – надстройка, – Тельман Газизович смешно изобразил нечто вроде поклонения монарху, – и бизнес, по-вашему, только навар гребёт. Лопатой.
– Подождите, – Тарханов в который раз пустился в разъяснения политики «партии и правительства», но пациенты стали отмахиваться от него.
– Да ладно… Хватит нам мозги пудрить, – с упреком высказался Ринат Олегович, уставший от дискуссий. – Лишь бы у народа последний кусок отобрать. Заколебали. Ничего не сделано, а шуму…