, ночевки на коврике подле твоей входной двери, – тебе быстро наскучило, и ты вызывала милицию.
Или с Иловайским – он далеко не дурак, понял сразу – гарантия его спокойной жизни без тебя – ежемесячный конверт в почтовом ящике.
И еще – скука, скука, – собственно то, что всегда было самым страшным в твоей жизни. Любыми путями, любыми средствами – только не это!
Кстати, надо бы успокоить И. – как только появится новый претендент на твое сердце, ты от него отстанешь!
Ладно, читать морали тебе – нет занятия более глупого и расточительного.
Все-таки я большой дурак, ты права. Потому, что еще продолжаю нудеть и надеяться, что это письмо ты внимательно прочтешь.
Я не приеду, как ты просишь. Причин много, подробности тебе ни к чему. То, о чем ты просишь, тоже сейчас невозможно. Дочке нужно купить путевку в лагерь на море, желательно на два месяца, так что довольствуйся тем, что есть, – увы!
Умерить свой аппетит не советую – глупо и смешно. Всё. Будь здорова – хотя бы.
Г.
Сколько она просидела так, не двигаясь, уставившись в одну точку, она не заметила. Потом словно очнулась. Побрела, шаркая тапками, как старуха, на кухню и выпила воды из-под крана – чего раньше никогда не делала.
Москвичи давно не пьют проточной воды. Потом она опустилась на табуретку и опять словно застыла. Точнее – окаменела. Дверь из кухни была раскрыта, и она увидела пакет с верблюдом на полу в коридоре.
Она встала, вышла в коридор, тяжело нагнулась и подхватила оставшуюся пачку писем.
– Что ж, продолжим! – сказала она почему-то вслух и усмехнулась.
Теперь она расположилась в кресле – уютно и удобно угнездилась, включила торшер, нацепила на нос очки и открыла второй конверт.
Все – увы – стареют, милая моя! Никому не подвластно остановить этот процесс. Главное, чтобы было здоровье и силы, а этого у тебя вполне. И желания! Вот здесь я тоже не волнуюсь – желать чего-нибудь ты будешь всегда. Да и слава богу! Пока есть желания – жив человек.
Держись. Не страдай на пустом месте. Твои незначительные, возрастные хворобы (уж прости) – совсем не трагедия.
Пей таблетки от давления – по чуть-чуть, но каждый день. Я говорил с В.В. – ты его помнишь по Первой градской. Терапевт он приличный, и советы его игнорировать не стоит. Адельфан на ночь по полтаблетки. И корвалол – если начинается тревога. Всё! И успокойся! «Скорую» больше не вызывай – смешно! Побольше гуляй и поменьше смотри свой дурацкий телевизор.
Ну, по поводу курева – разговор бесполезный, и я его не начинаю. И по поводу твоих тортиков и шоколадок тоже молчу – заметь.
М.б., удастся приехать на майские. Постараюсь вырваться.
Держи хвост пистолетом!
Г.
P.S. Перевод вышлю чуть позже, но чуть больше – это тебя утешит (будет премия) и купишь себе «те самые австрийские сапоги».
Хорошие дела, по-другому не скажешь.
Теперь все вставало на свои места – ну, или почти все. По крайней мере, ясно, что Э. Минц – бывшая дама его сердца. Или, скорее всего, та самая первая жена, о которой Надя знала совсем немного: «Да, был женат в глубокой и наивной молодости, брак не сложился, детей не было, и, собственно, все. О чем говорить?»
Это были его слова в тот день, когда он сделал Наде предложение руки.
Надя ничего тогда не спросила – все понятно, достался он ей не юным мальцом, а зрелым мужчиной. Первый свой брак не скрыл – в чем его она могла заподозрить? Про бывшую жену никакой информации не было – вполне понятно, он не из болтливых, она не из любопытных. Хотя – что скрывать – она женщина, и это ей было, конечно, интересно.