К а с с и й. Но если мы хотим жить в этом мире, его необходимо оправдать.
К а л и г у л а. Не оправдаешь, приговор уже вынесен! Этот мир не имеет никакого значения, и всякий, кто понял это, обрёл свободу. (Встаёт.) Я ненавижу вас за то, что вы – несвободны. Во всей империи свободен один только я. Можете радоваться, наконец-то у вас появился император, который преподаст вам урок свободы. Иди, Кассий! И ты, Сципион, тоже. Меня смешит твоя привязанность ко мне. Идите и сообщите Риму, что он получил наконец свободу и что его ожидает великое испытание свободой.
Кассий и Сципион уходят. Калигула отворачивается.
Сцена 11
Ц е з о н и я. Ты плачешь?
К а л и г у л а. Да.
Ц е з о н и я. Ну скажи, почему ты так изменился? Да, ты любил Друзиллу, но ты любил и меня, и многих других. Неужели её смерть – причина твоего бегства из Рима?
К а л и г у л а (поворачивается). Глупая, при чём здесь Друзилла? Разве трудно понять, что мужчины могут страдать не из-за любви, а по другой причине?
Ц е з о н и я. Кай, прости. Я пытаюсь понять.
К а л и г у л а. Мужчины страдают из-за того, что мир – совсем не такой, каким он должен быть. (Цезония подходит к нему.) Не надо, Цезония! (Она отступает.) Не уходи, побудь возле меня.
Ц е з о н и я. Я сделаю всё, что ты желаешь. (Садится.) В мои годы знают, что жизнь ужасна. Но если мир полон зла, зачем его множить?
К а л и г у л а. Тебе этого не понять. Да и не всё ли равно? Я чувствую, что во мне поселились какие-то безымянные существа. Как мне с ними справиться? (Поворачивается к ней.) Цезония! Мне было известно, что существует отчаяние, но я никогда не представлял, что это такое. Как и все, я думал, что это – болезнь души. Оказывается, больше всего страдает тело. Стынет кожа, теснит грудь, болят руки и ноги, ломит голову, тошнит… А самое ужасное: горечь во рту – запах крови, смерти, лихорадки, всего вместе… Стоит шевельнуть языком, как в глазах темнеет, и мир становится омерзительным. Как тяжело, как горько быть человеком!
Ц е з о н и я. Усни! Усни, оставь всё, как есть, не ломай себе голову. Я буду стеречь твой сон. А проснувшись, ты вновь обретёшь вкус к жизни и воспользуешься своей властью, чтобы любить тех, кто этого ещё достоин…
К а л и г у л а. Но для этого нужен сон, бегство. Это невозможно.
Ц е з о н и я. Так всегда считают, когда достигают пределов усталости. А со временем находят в себе силу…
К а л и г у л а. Но ведь надо знать, зачем она! Что толку с моей силы, на что мне величайшая власть, если я не могу изменить существующий порядок вещей, если я не способен заставить солнце заходить на востоке, прекратить страдания и дать людям бессмертие? Какая разница, Цезония, спать или бодрствовать, если я всё равно не в силах изменить мир?
Ц е з о н и я. Но это значит равнять себя с богами. Есть ли безумие хуже?
К а л и г у л а. Ты тоже думаешь, что я – сумасшедший. При чём здесь боги? То, чего я хочу, выше богов. Я хочу царство, в котором царит невозможное.
Ц е з о н и я. Нет, Калигула, тебе никогда не сделать небо – землёй, прекрасное – уродливым, а человеческое сердце – бесчувственным!
К а л и г у л а (с нарастающим возбуждением). Я смешаю небо с землёй, прекрасное с уродливым, смех со страданием!
Ц е з о н и я (поднимается, умоляющим голосом). Всегда были, есть и будут добро и зло, величие и низость, справедливость и несправедливость! Этого не изменить!
К а л и г у л а (та же игра). А я изменю! Рим получит от меня в подарок равенство. И когда всё уравняется со всем, когда невозможное посетит землю, а луна окажется в моих руках, тогда я изменюсь сам и мир вместе со мной – и тогда, наконец, люди перестанут умирать и обретут счастье.
Ц е з о н и я (кричит). Ты не сможешь уничтожить любовь!
К а л и г у л а (смеется, яростно). Любовь, Цезония, любовь! (Хватает её за плечи и трясёт.) Я понял: любовь – ничто. Зато другое имеет значение: государственная казна… Всё остальное – после неё. О! Наконец-то я начинаю жить! Жить, Цезония, жить… а жизнь и любовь – противоположности. Это говорю тебе я, Калигула, и приглашаю тебя на бесконечный праздник, на всеобщий судебный процесс, на огромный спектакль. Мне необходимы люди: жертвы, виновные, зрители. (Он подбегает к гонгу и принимается бить в него двойными ударами.) Введите виновных! Мне нужны виновные! (По-прежнему бьёт в гонг.) Введите осуждённых на смерть! И публику, мне нужна публика. Судьи, свидетели, подсудимые! Ах, Цезония, я покажу им то, чего они никогда не видели, я покажу им единственного свободного человека в Римской империи.
Под звуки гонга дворец постепенно наполняется шумом, который приближается. Голоса, лязг оружия, топот шагов. Калигула смеётся и продолжает бить в гонг. Появляются и тут же исчезают стражники. Удары гонга.
К а л и г у л а. Цезония! Ты будешь мне повиноваться! И помогать. Поклянись, что будешь помогать!
Ц е з о н и я (растерянно, в промежутках между ударами гонга). Зачем мне клясться, если я люблю тебя?
К а л и г у л а (та же игра). Ты будешь делать всё, что я прикажу!
Ц е з о н и я (та же игра). Всё, Калигула, всё, только перестань стучать.
К а л и г у л а (по-прежнему бьёт в гонг). Будешь жестокой!
Ц е з о н и я (плача). Да.
К а л и г у л а (та же игра). Холодной и неумолимой!
Ц е з о н и я. Да.
К а л и г у л а (та же игра). Будешь страдать!
Ц е з о н и я. Да, Калигула, да, я схожу с ума.
Входят ошеломлённые патриции, с ними стражники. Калигула ударяет в последний раз, поднимает колотушку и обращается к вошедшим.
К а л и г у л а. Подойдите сюда! Ближе. Я приказываю всем подойти! (Топает ногой.) Император велит вам подойти. (Все подходят, полные ужаса.) Быстрее! А теперь подойди ты, Цезония.
Он подводит её за руку к зеркалу и закрывает своё отражение колотушкой.
К а л и г у л а (смеётся). Видишь, ничего нет, ни лица, ни воспоминаний, совсем ничего. А знаешь, что осталось? Подойди ближе. Подойдите все. Смотрите!
Он становится перед зеркалом в позе умалишённого.
Ц е з о н и я (глядя в зеркало, с ужасом). Калигула!
Калигула указывает пальцем на зеркало и, устремив на него взгляд, произносит изменившимся торжественным голосом.
К а л и г у л а. Калигула.
З а н а в е с
Действие второе
Сцена 1
Патриции столпились вокруг Кассия.
1 – й п а т р и ц и й. Он оскорбляет наше достоинство.
М е р е я. Уже три года.
С т а р ы й п а т р и ц и й. Смеётся над мной, называет милашкой.
М е р е я. Три года!
1 – й п а т р и ц и й. Отправляясь в загородную прогулку, заставляет нас бежать за носилками.
2 – й п а т р и ц и й. И при этом говорит, что бег укрепляет здоровье.
М е р е я. Целых три года!
С т а р ы й п а т р и ц и й. Это непростительно!
3 – й п а т р и ц и й. Этому нет оправданий!
1 – й п а т р и ц и й. Патрикий, у тебя он конфисковал имущество; у тебя, Сципион, убил отца; у Октавия отобрал жену и отдал её в публичный дом; у тебя, Лепид, казнил сына. Довольно терпеть! Лично я сделал свой выбор. Довольно колебаться между риском опасности и этой невыносимой жизнью в бессилии и страхе.
С ц и п и о н. Убив моего отца, он сам сделал выбор за меня.
1 – й п а т р и ц и й. А вы? Решаетесь или нет?
3 – й п а т р и ц и й. Мы с тобой. Он отдал наши места в цирке плебеям.
Что может быть унизительнее?
С т а р ы й п а т р и ц и й. Какой подлец!
2 – й п а т р и ц и й. Циник!
3 – й п а т р и ц и й. Комедиант!
С т а р ы й п а т р и ц и й. Импотент!
4 – й п а т р и ц и й. Целых три года!
Патриции потрясают оружием. Падает факел, опрокидывается стол. Патриции устремляются к двери.
Неожиданно входит Кассий.
Сцена 2
К а с с и й. Куда это вы так спешите?
3 – й п а т р и ц и й. В императорский дворец.
К а с с и й. Понятно. А почему вы решили, что вас туда пустят?
1 – й п а т р и ц и й. Мы не собираемся спрашивать разрешения.
К а с с и й. Ого, какие храбрецы! С вашего разрешения, я присяду.
Дверь закрывается. Кассий подходит к опрокинутому столу и садится на край. Патриции возвращаются к нему.
К а с с и й. Не так всё просто, друзья, как вы думаете. Страх, испытываемый вами, не заменит мужества и хладнокровия. Зря вы спешите.
3 – й п а т р и ц и й. Если ты не с нами, лучше уходи, но придержи язык.
К а с с и й. Пожалуй, я – с вами, хотя у меня для этого свои причины.
3 – й п а т р и ц и й. Хватит болтать!