Родригес был низкорослым, пухленьким человечком с тонкой ниточкой усов над верхней губой. Он гораздо больше походил на колумбийского мафиози, или, на худой конец, на провинциального коммивояжера, чем на одного из лучших психологов могущественной тайной организации. Нрава Родригес был вспыльчивого, где-то даже непредсказуемого (южный темперамент, что поделать). Но, несмотря на это, в повседневной жизни умел сохранять удивительную стабильность: был прекрасным семьянином, имел жену и четверых детей, а также кучу каких-то родственников, которые то и дело гостили у него дома и непрерывно названивали по телефону на работу.
Едва Пол вошел, Родригес, как и полагается человеку его профессии, начал задавать вопросы, не было ли у родителей психических расстройств, о болезнях, которыми Пол болел в детстве, о его первом сексуальном опыте и тому подобной чепухе. О родителях Пол ничего конкретного сказать не мог, поскольку толком не знал, кто они были. В личном деле родителями числились Джон и Джоана Тейлоры. Пришлось открыть въедливому психоаналитику тайну своего рождения, поведать о письме-завещании того человека, которого Пол всю жизнь считал отцом.
Родригес в течение целой недели после этого ставил над Полом какие-то опыты, погружал в состояние гипноза, подключал к каким-то датчикам – короче, всячески пытался выудить скрытую информацию у него из подсознания…
– Ну, что я могу сказать, – развел Родригес руками после их пятой, последней встречи. – Все, что здесь можно посоветовать, – это отправиться туда.
– Куда? – не понял Пол.
– В Россию, куда же еще? Так сказать, прямиком в логово медведя.
– Это еще зачем? – с раздражением отозвался Пол. – Я к вам, доктор, пришел не затем, чтобы выслушивать какие-то идиотские советы. Я слышал о вас, как о прекрасном специалисте…
– Дорогой мой, лучше послушайте, что вам скажет старик Родригес. Я, конечно, могу навыписывать вам кучу порошков, транквилизаторов и прочей чепухи. Но все это даст лишь временный эффект, поскольку мы не устраним причину.
– А в чем она, причина?
– В том, что вы утратили цельность своей натуры. В некотором роде, у вас наступило раздвоение личности. Не в том, конечно, масштабе, чтобы можно было о чем-то беспокоиться… Но при вашей работе, извините, и этого вполне достаточно.
– То есть вы хотите сказать, что мне нужно определиться и стать наконец либо Полом Тэйлором, либо Павлом Ткачевым?
– Это само собой. Но вы, молодой человек, забегаете вперед. Для начала вам надо узнать Павла Ткачева столь же хорошо, насколько вы знаете Пола Тэйлора. А Павел Ткачев для вас пока – незнакомец. Мало того, незнакомец, которого вы не принимаете и даже боитесь. Как же тут сделать выбор?
– То есть вы хотите сказать, что я должен узнать эту свою русскую ипостась? И для этого поехать в Россию?
– Именно так. Выбор, конечно, остается за вами. Но позвольте дать вам еще один дурацкий совет: если имеется несколько средств лечения болезни, я выбираю самый радикальный. Как говорит моя практика, именно он почти всегда оказывается самым эффективным…
7
Поезд медленно тащился по заснеженной равнине. Пол стоял у окна и угрюмо смотрел на расстилающийся за окном однообразный пейзаж. Голова раскалывалась от боли. Черт дернул его поехать поездом! Ведь хотел же вначале лететь самолетом! В последний момент передумал – решил совместить дорогу с познавательным процессом. Понаблюдать за людьми и обычаями.
Результаты его наблюдений не были обнадеживающими. Люди здесь по большей части были закрытые, при встрече или вопросе, обращенным к тебе, не улыбались. Вели себя как-то странно – то подчеркнуто отчужденно и нелюдимо, то напротив, фамильярно и даже навязчиво. Не далее как прошлой ночью соседи Пола, студенты, возвращающиеся из Праги в Москву, устроили настоящий шабаш. Они пили чудовищно много водки, запивали ее пивом и до утра горланили под расстроенную гитару какие-то песни. Проводник, который, как надеялся Пол, наведет порядок, вместо этого присоединился к студентам, притащил еще две бутылки водки и свою собственную гитару. Изрядно заправившись спиртным, он принялся наяривать на гитаре этюд Джулиани, затем переключился на Каркасси, а закончил композицией из Пако де Люсии. Совершеннейшая невозможность, сюрреалистичность происходящего повергли Пола в состояние, близкое к коме. Ничего более идиотского, чем пьяный проводник, играющий на гитаре Джулиани, нельзя было представить. Окружающих, однако, это совершенно не смущало. Всем было очень комфортно и чрезвычайно весело. Решив в своих попытках исследовать нравы и обычаи идти до конца, Пол присоединился к компании. Взяв гитару, сыграл, чтобы польстить проводнику, из Джулиани, потом наобум из «Битлз» и даже из «Дип Пёрпл». Удивительно, но студенты восприняли все «на ура» и даже принялись подыгрывать на второй гитаре и отстукивать ритм на импровизированной ударной установке, состоявшей из чайника, стаканов и батареи бутылок, громоздившихся на столе. Что происходило дальше, Пол помнил с трудом. Похоже, он пил водку, потом пел английские народные песни, потом русские… Его хлопали по плечу и говорили, что он «классный чувак» и «реальный чел», даром что из Англии приехал. Узнав же, что у Пола была русская бабушка и что он хочет изучить русскую культуру, студенты наперебой стали уверять его, что он обратился как раз по адресу. Взяв у проводника лист бумаги, они тут же принялись составлять для симпатичного англичанина культурную программу, которая включала в себя не столько посещение общеизвестных достопримечательностей, сколько просмотр фильмов и чтение книг.
– Эта вся фигня для обычных иностранных чурок, – заверял в порыве откровенности студент в тельняшке по имени Слава, тыча пальцем в висящий на стене календарь с изображением храма Василия Блаженного. – А для тебя мы составим настоящую культурную программу! Эксклюзив!
Составление программы породило ожесточенные споры: не каждый фильм или книга были достойны того, чтобы их занесли в список. Однажды дело едва не дошло до драки, и Полу пришлось разнимать противников, по ходу дела недоумевая, как такой пустяк может привести к столь серьезным противоречиям. Под утро оказалось, что в купе набилось человек десять. Все клялись друг другу в вечной дружбе и взаимном уважении, уверяли, что готовы прийти на помощь по первому зову, обменивались адресами и телефонами, не забывая прибавить, что смертельно обидятся, если друзья их не навестят… В общем, когда Пол отключился, он был совершенно счастлив.
Когда за окном забрезжил белесоватый свет зимнего утра и Пол пробудился от тяжелого сна, хмурый и изрядно опухший проводник принес чаю, после чего удалился, ни слова не сказав. Все остальные тоже были хмурые и неразговорчивые. Точно вчерашнее бесшабашное веселье было каким-то наваждением, сном.
Впрочем, Полу и самому было не до веселья. С похмелья его изрядно «колбасило». Это новое для него слово удивительно точно передавало все оттенки его нынешнего состояния. Его лексикон изрядно пополнился и другими словами и выражениями, только Пол не знал, насколько они уместны в приличном обществе, поэтому пока решил воздержаться от их употребления.
8
Когда поезд подъехал к вокзалу, студенты гурьбой высыпали на перрон. Увидев, что Пол остановился, намереваясь дожидаться носильщика, они подхватили его вещи, с гомоном прошли через здание вокзала, буквально за шиворот схватили какого-то таксёра, побросали вещи в багажник и на крышу и отправили растерявшегося англичанина в гостиницу. Машина была старая, задняя дверь закрывалась плохо, и из нее изрядно сквозило. Пожилой водитель, который, как оказалось, был профессором биологии, всю дорогу ругал каких-то неведомых Полу «олигархов», депутатов, бюрократов и «дерьмократов», а заодно и всю современную молодежь. Высказавшись напоследок вполне конкретно и кратко относительно Англии, Америки и еще почему-то Австралии, он выгрузил Пола у «Президент-отеля» на Большой Якиманке и, обдав вонючим дымом из выхлопной трубы, укатил прочь.