На гравийной дорожке перед домом Пайла стояло несколько мотоциклов, вьетнамский полицейский проверил мое журналистское удостоверение. Он отказался впускать в дом Фуонг, и я пошел искать офицера-француза. В ванной Пайла Виго мыл руки мылом Пайла, потом он вытер руки его полотенцем. На рукаве тропического костюма темнело масляное пятно – не иначе, от масла Пайла.
– Что-нибудь новенькое? – осведомился я.
– Мы нашли в гараже его машину. Бензобак пустой. Наверное, вчера он уехал на рикше или на чужой машине. Или бензин выкачали.
– Вдруг он ушел пешком? Вы же знаете этих американцев.
– Вашу машину сожгли? – задумчиво продолжил он. – Вы еще не приобрели новую?
– Нет.
– Это не очень важно.
– Вот именно.
– У вас есть догадки?
– Есть, и много, – кивнул я.
– Поделитесь?
– Ну, его мог убить Вьетминь. Они постоянно кого-нибудь убивают в Сайгоне. Его тело нашли в канале у моста Да-Као, а там ночью, после ухода вашей полиции, территория Вьетминя. Еще его могла убить вьетнамская Сюрте – такое тоже случается. Им могли не понравиться его друзья. Или Каодай, за его знакомство с генералом Тхе.
– А он был с ним знаком?
– Говорят, был. Генерал Тхе тоже мог его убрать – за знакомство с каодаистами. Может, его убили хоа-хао за заигрывание с сожительницами генерала. Или просто кто-то, позарившийся на его деньги.
– Еще вероятна банальная ревность, – произнес Виго.
– А то и французская Сюрте, – продолжил я, – потому что им не нравились его связи. Вы действительно ищете убийц?
– Нет, – ответил Виго, – я составляю рапорт, только и всего. Это ведь произошло на войне, а на войне каждый год гибнут тысячи людей.
– Меня вы можете исключить, – сказал я. – Я ни при чем. Ни при чем, – повторил я.
Это был мой символ веры. Раз уж таково состояние человечества, то пусть воюют, пусть любят, убивают – мое дело сторона. Мои собратья журналисты называли себя корреспондентами, а я предпочитал называться репортером. Я описывал то, что видел. Я не действовал – даже мнение сродни действию.
– Что вы здесь делаете?
– Я пришел за вещами Фуонг. Ваша полиция не впускает ее.
– Что ж, пойдемте найдем их.
– Мило с вашей стороны, Виго.
У Пайла было две комнаты, кухня и ванная. Мы прошли в спальню. Я знал, где искать коробку Фуонг – под кроватью. Мы вытащили ее вдвоем, там лежали книжки с картинками. Я забрал из гардероба скудную сменную одежду, два хороших платья, вторые шаровары. Было ощущение, что все это провисело здесь считаные часы и осталось для этого места чужим, как залетевшая в комнату бабочка. Я достал из комода ее маленькие треугольные culottes[10] и набор шарфов. Для большой коробки набиралось совсем немного вещей, словно Фуонг была здесь гостьей, заглянувшей на выходные.
В гостиной осталась их совместная фотография с Пайлом. Они сфотографировались в ботаническом саду, рядом с большим каменным драконом. Фуонг держала на поводке собаку Пайла, черную чау-чау с черным языком. Слишком черная собака. Я положил фотографию в коробку.
– Что с собакой? – спросил я.
– Ее тут нет. Наверное, он забрал ее с собой.
– Вдруг она вернется, и вы сумеете исследовать землю у нее на лапах?
– Я не Лекок, даже не Мегрэ, и сейчас война.
Я подошел к книжному шкафу и рассмотрел два ряда книг – библиотеку Пайла. «Наступление Красного Китая», «Вызов демократии», «Роль Запада» – наверное, полное собрание Йорка Хардинга. Тут было много «Докладов конгресса», вьетнамский разговорник, история войны на Филиппинах, собрание Шекспира. Что он читал для отдыха? На другой полке стояло его легкое чтиво: карманный Томас Вулф, загадочная антология «Триумф жизни» и сборник американской поэзии. Еще здесь была книжка шахматных задач. Немного для конца рабочего дня, но, с другой стороны, у него была Фуонг. За антологию была засунута «Психология брака» в бумажном переплете. Вероятно, секс Пайл изучал так же, как Восток, – на бумаге. Ключевым являлось слово «брак». Пайл был поборником вовлеченности.
Его письменный стол был совершенно пуст.
– Чисто же вы убрались, – заметил я.
– Мне пришлось заняться этим по просьбе американского представительства. Сами знаете, как быстро распространяются слухи. Мы постарались, чтобы ничего не пропало. Я приказал опечатать все его бумаги. – Он сказал это серьезно, без тени улыбки.
– Там было что-то вредное?
– Мы не можем допустить, чтобы нашлось что-либо вредное для нашего союзника, – произнес Виго.
– Не возражаете, если я возьму одну из этих книжек – на память?
– Я отвернусь.
Я выбрал «Роль Запада» Йорка Хардинга и положил ее в коробку, к вещам Фуонг.
– Вам нечего мне сказать с глазу на глаз, по-дружески? – спросил Виго. – Мой рапорт готов. Его убили коммунисты. Возможно, это начало кампании против американской помощи. Но если строго между нами… Послушайте, всухую такое не пойдет, как насчет вермута с ликером?
– Рановато.
– Он ничем с вами не делился в вашу последнюю встречу?
– Нет.
– Когда это было?
– Вчера утром. После взрыва.
Виго помедлил, чтобы мой ответ усвоился – у меня в голове, не у него: он спрашивал без задней мысли.
– Вчера вечером, когда он к вам заходил, вас не было дома?
– Вчера вечером? Я не думал…
– Вдруг вы запросите выездную визу? Сами знаете, мы можем бесконечно тянуть с ее выдачей.
– Вы считаете, что я хочу домой? – спросил я.
Виго посмотрел в окно на яркое безоблачное небо и грустно промолвил:
– Большинство хочет.
– Мне нравится здесь. Дома… там проблемы.
– Merde[11], – сказал Виго. – Пожаловал американский экономический атташе. – Виго повторил с сарказмом: – Экономический атташе!
– Тогда я сматываюсь. Если и он в меня вцепится…
– Желаю успеха, – устало напутствовал он. – Сейчас он меня заговорит.
Когда я вышел, экономический атташе стоял рядом со своим «Паккардом» и что-то втолковывал водителю. Это был полный господин средних лет с тяжелым задом и с лицом, никогда, видимо, не нуждавшимся в бритве.
– Фаулер! – окликнул он. – Может, хоть вы объясните этому проклятому водителю…
Я объяснил.
– Так и я внушал ему то же самое! Вечно он притворяется, будто не понимает по-французски.
– Наверное, дело в вашем акценте.
– Я три года жил в Париже. Будут еще эти чертовы вьетнамцы фыркать на мой акцент!
– Голос демократии, – заметил я.
– Это еще что?
– Кажется, книга Йорка Хардинга.
– Не пойму я вас. – Он с подозрением покосился на коробку у меня в руках. – Что у вас там?
– Две пары белых шелковых штанов, два шелковых платьица, женское бельишко – пары три. Все местного производства, никакой американской помощи.
– Вы были наверху?
– Да.
– Слышали новость?
– Да.
– Ужас. Просто ужас.
– Полагаю, посланник очень огорчен.
– Сейчас он у Верховного комиссара, потом его вызывает президент. – Он взял меня за рукав и отвел от машины. – Вы были хорошо знакомы с молодым Пайлом, да? Прямо не верится, что с ним такое случилось. Я знал его отца. Гарольд С. Пайл – слышали?
– Нет.
– Мировой авторитет по подводной эрозии. Видели обложку журнала «Тайм» в прошлом месяце?
– Что-то припоминаю… Разваливающаяся скала, на ее фоне очки в золотой оправе.
– Он самый! Мне пришлось отправлять телеграмму домой. Ужас! Я любил этого мальчика, как своего сына.
– Это превращает вас в близкого родственника его отца.
Он уставился на меня влажными карими глазами:
– Что это с вами? Разве такое говорят, когда прекрасный молодой человек…
– Извините, – произнес я. – Смерть действует по-разному. – Может, он и вправду любил Пайла. – Что вы написали в телеграмме?
Он процитировал с серьезным видом:
– «Со скорбью сообщаем, что ваш сын погиб смертью солдата во имя демократии». Подпись посланника.
– «Смертью солдата»… – повторил я. – Это не сбивает с толку? Я про его родных дома. Миссия экономической помощи и армия – разные вещи.
Он ответил тихо, напрягаясь от двусмысленности:
– У него были особые полномочия.
– О, мы догадывались.
– Он не проболтался?
– Нет-нет. – Я припомнил слова Виго. – Пайл был очень тихим американцем.
– У вас есть догадки, почему его убили? И кто?