Карл появлялся всё реже. Иногда не видели его по несколько дней. Экономили продукты, воду, керосин. Зато мы отчётливо слышали, как кто-то ходил в нашем доме. Знакомый скрип половицы на кухне, по вечерам музыка из патефона – там кто-то жил. Всякий раз, слыша эти звуки, мы замирали, боясь пошевелиться, страшась, вдруг найдут.
То, что наступила зима, мы узнали по пронизывающему до костей холоду. Чем топить подвал? Лютого мороза не было, но мы мёрзли. Согревались, как могли, а в душе мечтали о жарко натопленной печке.
Однажды, Карл разбудил нас среди ночи и велел Лёве идти с ним. Их не было около часа, а потом нам на голову посыпались тёплые вещи и тюки с соломой.
– Откуда это? – спросила я.
Мама зыркнула на меня и велела молчать.
В ту ночь спать было намного теплее. Проснулась я от странного чувства. Сверху, где ляда, пробивалась узкая полоска света. Я разбудила маму, и тут обнаружилось, что Лёвы… нет. Над нами кто-то ходил, слышалась немецкая речь. Сердце в пятки ушло от страха. Я прижалась к маме, а она, казалось, и вовсе не дышала. Топот сапог. Хлопнули двери. И всё смолкло.
Какое-то время было тихо, а потом ляда с глухим стуком закрылась. Мы отчётливо слышали лязг щеколды. Два дня просидели в неизвестности и переживаниях. О самом страшном даже думать не могли. А потом явился Карл. Принёс еды, свежей воды, немного керосина. Он молчал. И мы тоже. Лишь когда собрался наверх, мама спросила:
– Ты знаешь где… Лёва?
Карл замер на лестнице, медленно оглянулся и тихо сказал:
– Он не вернётся.
И ушёл. Больше мы его не видели.
А через три дня в город пришли наши. Соседи, кто уцелел, во всех своих бедах винили Карла. Они сдали его первым солдатам, которых увидели на улице. Ну а те, недолго думая, расстреляли «фрица» прямо посреди двора. Обыскав дом, нашли в подвале нас.
Баба Нюра, увидав маму, бросилась к ней, голося и причитая. От неё мы и узнали, что Лёву забрали немцы и посадили в проезжавшую по улице душегубку. Этот новый вид изощрённого зверства фашисты впервые опробовали в Краснодаре. Страшное дело! В закрытый со всех сторон грузовик, заводили выхлопную трубу и люди задыхались газами от работающего двигателя. Мучительная смерть была у моего брата Лёвы. Жуткая.
Старушка смахнула слезу и замолчала. Злата забралась с ногами на софу и прижалась к бабушке:
– А что было потом?
– Потом? Мама, узнав, какой страшной смертью умер Лёва, заболела. Всё винила себя, что не смогла отговорить его от безумной затеи. Пыталась понять, как он сбежал. Похоже, Карла отвлекли, и он не до конца закрыл ляду, а брат этим воспользовался.
С каждым днём ей становилось всё хуже. А когда принесли похоронку на папу, слегла совсем и больше не вставала. Баба Нюра ухаживала за ней, как умела. Мне пришлось пойти работать. Мамы не стало 11 мая 45-го, на следующий день после сообщения по радио о капитуляции фашистской Германии.
Где-то, через год, мы случайно узнали, кем на самом деле был сосед Карл Гусь. Коммунист, еврей с немецкими и литовскими корнями. Как он оказался на Кубани узнать мы не смогли. Говорили, вроде бежал в Советский Союз после расстрела его семьи в конце тридцатых годов.
Во время войны его фамилия помогла получить должность полицая в оккупированном Краснодаре. А повязка со свастикой позволяла передвигаться по городу даже после комендантского часа: и пешком, и на мотоцикле, который ему выдали «как своему».
Он выискивал пособников фашистов и сдавал их новым хозяевам вместо коммунистов и партизан, надеясь, что человеку с его происхождением поверят больше, чем предателям своего народа. И ему верили! Больше двадцати стукачей и изуверов сдал он фашистам, как связников и разведчиков.
– Что с ними стало?
– Одних расстреляли, других в застенках гестапо замучили – требовали рассказать о ячейках подпольщиков в городе. Но, они ничего не знали, потому, как никакого отношения к ним не имели. А Карл… Ещё в начале войны он разузнал, где живут десятки еврейских семей. Во время оккупации прятал их по подвалам и погребам, помогая выжить. Почти сотня спасённых. И цена этим жизням – его смерть. Вот так-то, внученька.
Злата поцеловала бабушку и крепко обняла.
– А войны больше не будет? Скажи! Правда, ведь?
– Детка. Мы не можем этого знать. Но, я уверена, никто не хочет умирать. Какими бы ни были цели, всегда – цена жизни одних, есть смерть других. Надеюсь, люди это понимают и не забудут уроков той страшной войны.
Спасибо, сынок
посвящается моему дедушке
Сущенко Ивану Степановичу
Командир дивизиона зенитных орудий размашистой походкой торопился вдоль колонны машин. С трудом поспевая за ним, следом бежал коренастый ефрейтор в потёртой выцветшей гимнастёрке и прокуренным голосом басил:
– Да как же это, товарищ полковник! Без командира выступать? Орудиям без старшо́го никак нельзя!
– Вот вы, ефрейтор Морозов и будите пока старшим. А командира мы вам дадим. Не сомневайтесь! – выпалил полковник, притормозив на миг и обернувшись.
Из-за орудия, уже подцепленного к малолитражке, вынырнул начальник штаба:
– Где комдив? Невидали?
Столкнувшись, нос к носу с тем, кого искал, он вытянулся по струнке и доложил:
– Товарищ комдив! С курсов подготовки командиров отделений пополнение прибыло.
– Хорошо! Вовремя! – обрадовался полковник и повернулся к ефрейтору Морозову. – Я же сказал, дадим вам командира. Вот!
И подмигнув майору, бодро зашагал к штабной машине.
***
– Ну, как? Поговорили? – встретили Морозова бойцы зенитного отделения. – Дадут нам командира?
– Дадут, – недовольно проворчал ефрейтор. – Небось, такого же недотёпу, как был.
– С чего ты взял? – хмыкнул рябой боец, сворачивая самокрутку.
– Да, вишь, какое дело. Начштаба сказал, пополнение прислали. Только из-за парты.
– Э-хе-хе… – самый старший в расчёте седой артиллерист покачал головой. – Не будет проку нам от такого командира.
– Отделение! Стройся! – из-за орудия вышел начальник штаба. – Вот. Знакомьтесь. Младший сержант Василий Сушенко.
Бойцы переглянулись.
Щуплый парнишка, по виду вчерашний школьник, стоял рядом с майором и сжимал в руке вещмешок.
– Этот? – удивился Морозов. – Да ему ещё за юбкой мамкиной ходить, а не фрицев бить.
– Ефрейтор Морозов! – прикрикнул на недовольного бойца начштаба. – Разговорчики!
– Виноват, товарищ майор. Но нам бы командира. У нас тут, знаете ли, не детский сад. Юнцам сопли подтирать не обучены.
– Ох, Морозов, дождёшься ты у меня! Скажи спасибо, замполит не слышит. Он у нас нраву крутого, сам знаешь.
– Знаю! – буркнул ефрейтор. – Больше не повторится. Только надоело нам после каждого боя командира хоронить: то под осколок шальной попадёт, то под затвор угодит, то и вовсе…
Под тяжёлым взглядом начальника штаба Морозов умолк. Притихли и бойцы. Стояли, опустив головы, искоса посматривая, то на майора, то на нового командира.
Оглядев недовольные лица зенитчиков, начштаба подтолкнул Василия вперёд.
– Младший сержант Сушенко окончил курсы командиров при артиллерийском полку. До того служил в пехоте. Стреляный, стало быть. И попрошу запомнить, он вам не юнец, а товарищ командир. Надеюсь, все всё поняли?
– Так точно! – послышались недовольные голоса.
Гулкое эхо разнеслось по колонне:
– По машинам!
Бойцы взобрались в кузов и огляделись.
– А куда это наш младший сержант подевался? – съязвил Морозов. – За начштабом увязался? Решил, его в командирском газике, как барышню катать станут?
Бойцы засмеялись.
– Небось, дёру дать надумал, пока фрицы нам не наваляли, – хохотнул рябой наводчик.
– Кто ещё кому наваляет! – услышали они за спиной уверенный молодой голос.
Бойцы медленно развернулись. Юный командир стоял в кузове возле кабины и смотрел в удивлённые лица зенитчиков.
– Не 41-й. Теперь мы будем немцев гнать, да так, что не забалуют.
Бойцы переглянулись. Никто из них не видел, когда Василий забрался в кузов.