Активистские эссе в третьей и заключительной части были написаны до, во время и после массовых протестов 2011 года, когда надежда медленно сменилась отчаянием. Все эти эссе как методологически, так и тематически объединены общей критической перспективой и акцентом на спекулятивных понятиях, призванных продемонстрировать, что возможен иной интернет и иная интернет-культура. В этом свете особенно важны два концепта. Во-первых, это «тактические медиа», отсылающие к мультимедиаактивизму периода после падения Берлинской стены, который объединял уличные протесты, общественное телевидение, пиратское радио и перформанс. И во-вторых, это «организованные сети», или оргнеты.
Вернемся, тем не менее, в настоящее, о котором британский исследовательский центр Nesta пишет следующее: «С растущим осознанием темных сторон интернета нарастает и общественный запрос на более прозрачные, демократические и человечные альтернативы». Авторы честно признают, что бросить вызов существующей динамике сети будет непросто. «В отношении интернета господствуют два нарратива: американский, когда власть сосредоточена в руках небольшой группы крупных игроков, и китайский, где все вертится вокруг государственной слежки. Что остается гражданам в этом узком пространстве между крупными IT-корпорациями и государственным контролем?» Очевидно, объявлять пользователей гражданами – это политический фрейминг, типичный в кругах НПО и «глобального гражданского общества». Но единственный ли это способ ускользнуть от идентичности потребителя? Nesta задает два больших вопроса: «Может ли Европа разработать такие альтернативы, где за штурвалом снова окажутся граждане? И вместо того чтобы пытаться создать свой собственный Google, возможно, Европе стоило бы сфокусироваться на развитии децентрализованной инфраструктуры, которая как раз препятствовала бы появлению нового Google?»
В «Futurability» Франко Берарди объявляет переломным моментом конец 1970-х, когда социальная ответственность и технологическая революционность двинулись разными путями. Именно тогда «мы вступили в эру технологического варварства, когда инновации начали способствовать прекарности, богатство – массовой нищете, солидарность превратилась в конкуренцию, соединенный мозг отделился от социального тела, а потенциал знания – от общественного благосостояния» [2]. Как говорит Бернар Стиглер, скорость развития технологий продолжила возрастать, «значительно расширяя дистанцию между техническими системами и социальной организацией, как если бы между ними не был возможен компромисс и разрыв был неминуем» [3]. Для анонимной группы исследователей и активистов «The Invisible Committee» социальные медиа «ведут к реальной изоляции всех от всех. Они обездвиживают тело. Они удерживают всех внутри их пузыря означающих. Основная тактика кибернетической власти – это создание у людей иллюзии связи с целым миром, тогда как в реальности они все больше отделены друг от друга, иллюзии того что у них все больше „друзей“, хотя на деле они становятся все аутичнее» [4].
Определяющей чертой последних лет является совершенное непонимание того, что же нужно делать с социальными медиа. С одной стороны, Евгений Морозов пишет в Twitter, что он «не хочет отставки #Цукерберга»: «Нам не нужно #удалятьFacebook – это так же реалистично, как и #удалятьдороги. Нам нужен Новый курс для #данных. #Европа должна проснуться!» Одновременно набирает обороты движение за «право отсоединяться» [5]. Возьмите в качестве примера офлайн-журнал Disconnect с аналитикой, художественной литературой и поэзией, который можно читать только тогда, когда отключен ваш Wi-Fi [6]. Эта тактика также известна как «неиспользование технологии». Ранним предложением такого рода может служить работа Улиса Майаса 2013 года под названием «Off the Network, Disrupting the Digital World», где он призывает «пере-думать (unthink) сетевую логику» [7]. В The Guardian Саймон Паркин предлагает своим (онлайн-) читателям пособие о том, «как исчезнуть из интернета» и стать цифровым призраком. Он советует создавать фейковые аккаунты, неправильно направлять поисковики. По его мнению, просто удалять что-либо не имеет смысла. Вывод, однако, таков, что полностью исчезнуть не получится, так что заголовок статьи оказывается обманом. Все, что нам остается – это управлять репутацией и нанимать для этого специализированные компании, если, конечно, у нас есть на это деньги.
Что если уже поздно уходить из Facebook? Как пишет Натан Юргенсон, «для многих опыт социальных медиа является таким же разнообразным и многозначным, как и социальная жизнь в целом, ведь этот опыт и состоит из социальной жизни». Добро пожаловать «в реальный симулякр, где мы существуем, вне всякого сомнения, в среде полной подделки, в которой нет ничего реального… Вся эта игра рассчитана на то, чтобы люди продолжали верить, что система работает и будет работать дальше» [8]. Давайте посмотрим правде в глаза: офлайновый Burning Man и онлайновый Facebook – это не противоположности, а прекрасно дополняющие друг друга проекты. Какую, в таком случае, «революционную странность» можно представить себе в свете расширения армии прекариата и списанных безработных? У этой разбросанной прибавочной армии пока нет своего лица, и, наверное, было бы неправильно пытаться снабдить ее (вернее, нас) какой-либо «идентичностью».
Здесь следует также дать скромный обзор состояния критики интернета. Как пишет Эндрю Кин в вышедшей в 2018 году книге «How to Fix the Future: Staying Human in the Digital Age», мир наконец-то начал перенимать его аргументы. Кина интересует вопрос о том, как вернуть контроль над технологиями. В конце концов, мы не просто какие-то пассажиры. Он требует, например, не защиты приватности, а чистоты в обращении с данными, что для многих должно прозвучать слишком буржуазно и евроцентристски. Баловство с данными должно прекратиться: «Слежка в конечном счете является не лучшей бизнес-моделью. И если история нас чему-то все-таки учит, – так это тому, что плохие бизнес-модели в итоге отмирают» [9]. Он перечисляет пять способов починить будущее от Джона Бортвика: «открытые платформы, антимонопольное законодательство, ответственный дизайн с прицелом на нужды человека, сохранение публичного пространства и новая система социального страхования» [10].
Критики интернета пока так и не смогли выйти из тени «старых медиа» и оказались в маргинальном положении частных экспертов и колумнистов, которое не позволяет им включиться в более широкие дебаты о необходимых изменениях. Несмотря на то, что академические исследователи, подчиняясь логике рейтинговой системы, публикуются в закрытых рецензируемых журналах, что ограничивает их влияние, им все равно удается собирать ценные свидетельства экономической мощи социальных медиаплатформ. Неакадемическая же критика технологий тем временем остается разбросанной, она не способна породить свою школу мысли и институционализировать собственную практику.
С недавних пор мы можем наблюдать приближение пика данных. Как и в случае с пиком нефти, это гипотетическая точка, в которой извлечение данных достигнет своего максимума. Даже если эксперты будут утверждать обратное, шумиха вокруг «больших данных» достигла своего пика. Еще в 2015 году фирма Gartner исключила большие данные из своего знаменитого цикла хайпа [11]. Пик данных – это тот момент, когда гиганты интернет-индустрии уже знают о тебе все, и какие-то дополнительные детали нарушат хрупкий баланс и приведут к коллапсу всего политэкономического режима, основанного на данных. После такого поворотного пункта каждая новая частица данных делает весь архив менее – а не более – ценным, с чем, конечно, не согласятся сторонники вечного роста. И затем добавленная стоимость новых данных начинает снижаться и стремится к нулю, пока не появится реальный риск «загрязнения» и разрушения существующих массивов полезной информации.