Джонсон сунул руку в открытое окно, выключил зажигание и вытащил ключ, прежде чем я успел остановить его.
– Извините, – сказал он. – Никто не уедет. Если мы все разбежимся, ниггеры будут здесь в мгновение ока.
Вокруг столпилось несколько человек. Изобель прижалась ко мне, я чувствовал, что она напряжена. Салли была на заднем сидении. Я боялся даже подумать, какое впечатление это на нее производит.
– Мы не можем здесь оставаться. Наш дом смотрит окнами на уже занятые. Всего лишь вопрос времени, когда они подступят к нему с огорода.
Я видел, что некоторые из собравшихся переглянулись. Джонсон, дом которого был не нашей стороне улицы, настаивал на своем:
– Мы должны держаться один за другого. В этом наша надежда.
Изобель наклонилась к моему окну и подняла на Джонсона умоляющий взгляд.
– Пожалуйста, – сказала она, – войдите в наше положение. А что говорит Ваша жена?
– Всего лишь вопрос времени – повторил я. – Вы же знаете, что происходило в других местах. Если афримы заняли улицу, через несколько ночей в их руках оказывалось все местечко.
– Но на нашей стороне закон, – сказал один из собравшихся, кивнув в сторону солдат по другую сторону баррикады.
Они ни на чьей стороне. Баррикаду можно разобрать. От нее теперь нет пользы.
Джонсон отошел от окна машины и разговаривал еще с одним из наших, Николсоном. Тот входил в состав руководства Патрульного комитета. Через несколько секунд возле окна был Николсон.
– Вы не уедете, – вынес он окончательный вердикт. – Никто не уедет. Уводите отсюда машину и возвращайтесь дежурить на баррикаду. Это все, что мы можем делать.
Он бросил в салон ключ зажигания, который упал на колени Изобель. Она подала его мне, я покрутил ручку и до конца поднял дверное стекло.
Заведя машину, я спросил Изобель:
– Ты хочешь, чтобы мы рискнули?
Она обвела взглядом мужчин перед машиной, колючую проволоку баррикады и вооруженных солдат за ней. Изобель промолчала.
На заднем сидении заплакала Салли:
– Я хочу домой, папа – сказала она.
Я развернул машину и медленно покатил к дому. Из домов по нашей стороне улицы слышались крики женщин. Я бросил взгляд на Изобель, она зажмурила глаза.
Мы остановились возле своего жилища, я задним ходом подрулил к дому. Он выглядел до странности таким же, как всегда. Никому не захотелось выходить из машины. Я выключил двигатель. Казалось, стоит повернуть ключ зажигания, и все будет кончено.
Через некоторое время я включил первую передачу и мы направились в противоположный конец улицы к лужайке для развлечений. Когда сооружалась баррикада в том конце улицы, упиравшемся в главную дорогу, этот конец перегородили только двумя рядами гладкой проволоки и обычно дежурных здесь не было. Ничто с тех пор не изменилось.
Вокруг ни души. Как и на всем протяжении улицы, здесь одновременно ощущались ставшее нормальным отсутствие покоя и какая‑то спокойная ненормальность. Я остановил машину, выскочил из нее и опустил проволоку на землю. За ней был деревянный забор на легких кольях. Я пошатал его руками. Сам забор достаточно крепок, но колья шатались.
Я переехал проволоку и осторожно упер бампер машины в забор. На первой передаче мне удалось его свалить. Перед нами была пустынная лужайка для развлечений. Я поехал по ней, машина кренилась то на один, то на другой бок на прошлогодних выбоинах.
Я выбрался из воды и лежал на берегу реки, с трудом хватая воздух. Физическое оцепенение от нестерпимо холодной воды исчерпало все мои силы. Боль была в каждой мышце, по телу пробегала дрожь. Я продолжал лежать.
Минут через пять я встал и посмотрел на ожидавших по другую сторону потока Изобель и Салли. Я пошел по берегу вверх по течению, волоча конец веревки, пока не оказался напротив них.