Следующий материал посвящен деятельности владыки Антония (Храповицкого) как православного полемиста и публициста конца XIX-начала XX веков. В основу этого материала был положен октябрьский (2006 г.) доклад, сделанный на конференции, посвященной 70-летию со дня кончины митрополита Антония, и проходившей в Свято-Троицкой православной семинарии Русской Зарубежной Церкви (Джорданвилл, США). Совсем недавно доклад был опубликован в научно-богословском и церковно-общественном журнале Отдела внешних церковных связей Московской Патриархии «Церковь и время». В современных условиях, когда политическая ангажированность в отношении владыки Антония стала достоянием прошлого, изучение его взглядов, форм и методов убеждения, представляется одной из актуальных проблем церковной истории последнего царствования (тем более, что вл. Антоний был одним из наиболее известных в России церковных публицистов).
В двух следующих статьях, ранее опубликованных в журналах «Новый Часовой» (1994, № 2) и «Церковно-исторический вестник» (1998, № 1), речь идет о финансовых проблемах. В первом случае рассматривается вопрос о материальном положении священно- и церковнослужителей русской армии и флота конца XIX – начала XX вв.; во втором – финансовое положение Церкви в 1907–1917 гг. Материал, который следует далее, посвящен истории подготовки Поместного Собора и поискам новых взаимоотношений между Церковью и обществом. Несмотря на то что в статье рассматриваются проблемы, освященные в первом очерке, я все же решил включить ее в книгу (тем более что статья – аналитическая, а обзор – только фактографичен). Ранее статья о Соборе была опубликована в научно-богословском и церковно-общественном журнале «Церковь и время» (2003, № 4 (25)). Завершает сборник работа о революции 1917 г. и попытках «демократизации» Церкви, изданная в № 6–7 за 2000 г. в журнале «Церковно-исторический вестник»[1].
Дальнейшая история Церкви – история ее выживания в годы гонений на религию и борьбы власти с верующими. Это – отдельная, трагическая страница Русского Православия. И все же, убежден, ее понимание невозможно без осознания того, чем была и что могла делать Церковь перед революцией. Понимание эпохи гонений без знания церковной истории последнего царствования затруднительно и потому, что Новомученики и Исповедники Российские, причисленные к лику святых на юбилейном Архиерейском Соборе 2000 года, были воспитаны и сформировались как православные христиане именно в конце XIX – начале XX вв. Чтобы осознать их религиозный подвиг необходимо знать, что такое церковная жизнь николаевской России.
Надеюсь, что в некоторой степени решению этой непростой задачи будет способствовать и настоящая книга.
Июль 2007 г.
Краткий обзор истории Православной Российской Церкви в 1901–1917 гг
Начало XX в. стало для Православной Российской Церкви временем исключительным: именно тогда, впервые за Синодальный период, были практически поставлены вопросы о созыве Поместного Собора и изменении структуры высшего церковного управления. Русские архипастыри, пастыри и миряне-богословы предреволюционного периода блестяще доказали, что разговоры о глубоком «кризисе официального православия» не имеют под собой прочного основания, что церковная реформа не только желательна (об этом много писали и в предшествующем веке), но и практически необходима – для будущего империи, для сохранения церковно-государственного союза. То, что реформа все-таки не была осуществлена (хотя и достаточно подготовлена) может рассматриваться как трагедия Русского Православия, ибо Церкви (как и власти светской) оказалось не под силу преодолеть «синодальные путы». Винить в этом кого-либо – совершенно некорректно, так как глобальная трансформация политико-религиозной системы всегда сложна и непредсказуема. Однако уже то, что Церковь нашла в себе силы и желание начать сложный процесс восстановления канонического строя, разрушенного Петром Великим, заслуживает памяти и вечной благодарности потомков, которые не должны забывать, как этот процесс был начат и как проходил – вплоть до установления богоборческой большевистской власти.
* * *
XX в. начался для Русской Церкви с трагического, но давно назревшего и религиозно оправданного шага: определением Святейшего Правительствующего Синода от 20–22 февраля 1901 г. за № 557 об отлучении Л.Н. Толстого. О необходимости такого шага в церковных кругах и среди православной общественности России говорили давно, но решиться на это было непросто: любое (даже оправданное) действие, направленное против великого писателя, имело огромный резонанс не только в России, но и в мире. Однако Толстой, задолго до 1901 г., поставил себя во враждебные отношения к Церкви и ее учению. «Последней каплей», переполнившей терпение иерархов, стало, как считается, издание романа «Воскресение», в котором писатель резко (и не в первый раз) высказывался против основных постулатов православной веры и «официального» христианства. В синодальном определении указывалось, что лжеучение Толстого – «противохристианское» и «противоцерковное». Иерархи заявляли, что великий писатель посвятил «свою литературную деятельность и данный ему от Бога талант на распространение в народе учений, противных Христу и Церкви, и на истребление в умах и сердцах людей веры отеческой, веры православной». Определение гласило, что «Церковь не считает его своим членом и не может считать, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею». Из сказанного следует, что иерархи не теряли надежды на возвращение Л.Н. Толстого в православное лоно, заканчивая свое определение характерной молитвой: «Да подаст ему Господь покаяние в разум истины» (2 Тим. 2, 25). Как известно, вплоть до своей смерти в 1910 г. Л.Н. Толстой так и не покаялся, но винить в этом православную иерархию нет никакой возможности: Святейший Синод делал все от него зависевшее, чтобы писатель не умер, находясь вне церковной ограды. Но покаяния не последовало…
В ноябре 1901 г. в Петербурге, с разрешения высшей церковной власти и при «молчаливом попустительстве» обер-прокуратуры Св. Синода, были открыты Религиозно-философские собрания (РФС). Именно тогда впервые русские интеллигенты-«богоискатели» лицом к лицу встретились с представителями Православной Церкви – «для свободного обсуждения вопросов Церкви и культуры». Выдающийся богослов протоиерей Георгий Флоровский считал, что собрания знаменовали собой преодоление «шестидесятых годов» (т. е. нигилизма и безбожия) и возврат к вере. Председателем РФС, по благословению столичного митрополита Антония (Вадковского; 1846–1912), стал ректор Петербургской Духовной Академии епископ Сергий (Страгородский; 1867–1944, будущий Святейший Патриарх Московский и всея Руси). Просуществовавшие около полутора лет, собрания стали вехой в истории Православной Российской Церкви Синодального периода, доказав, что богословски просвещенные православные клирики и миряне глубоко заинтересованы в разрешении церковно-общественных вопросов и не менее, чем «богоискательски» настроенная интеллигенция, желают религиозного возрождения на основе соборности. На заседаниях РФС обсуждались отношения Церкви к интеллигенции, вопросы о Л.Н. Толстом, о свободе совести, о соотношении духа и плоти, о браке, о догматическом развитии и т. п. Всего прошло более двадцати заседаний. Разумеется, на многое участники смотрели с диаметрально противоположных позиций (по словам писателя Д.С. Мережковского, «соединения Церкви с миром не удалось»), но первый шаг по преодолению отчуждения интеллигенции и представителей Церкви был сделан. «Богоискатели» чем дальше, тем больше позволяли себе критиковать российскую «симфонию властей», порой высказывая мнения, воспринимавшиеся православными клириками и богословами как еретические. Постепенно РФ С превращались в политический клуб. Разумеется, в тех условиях обер-прокуратура Святейшего Синода не могла оставаться безучастной – в апреле 1903 г. многолетний руководитель духовного ведомства (в 1880–1905 гг.) Константин Петрович Победоносцев (1827–1907) настоял на запрете собраний. Однако их идеи оказались все-таки весьма плодотворными для Церкви, ибо они содействовали пониманию здоровыми ее силами того очевидного факта, что «и в Церкви должен был начаться подъем, и не только пробуждение пастырского внимания к культуре, но и духовной заинтересованности в богословской культуре и культурности… Того и другого требовала сама жизнь, логика истории, логика событий» (прот. Георгий Флоровский).