–Та-акс, это по-моему сюда, – попыхивая папироской, говорит бородатый в больших очках и колпаке доктор, похожий на Айболита.
– Ну что Вы, Иван Иваныч, безымянный палец на место большого воткнули, – укоризненно качает головой второй.
– А Вы мне схему сборки дайте, Михал Кузьмич….
– Да кабы она была, Иван Иваныч. Она же только с паспортом изготовителя идёт, а он давно уже утерян…
Тогда я ещё не знал, какой конструктор содержит моя правая нога. Я не мог себе представить, сколько нужно профессионализма хирургов, терпения, удачи и многих других сопутствующих факторов, чтобы не просто собрать этот сложный пазл, а ещё сделать его дееспособным.
Кстати это были не все Лёхины неприятности. Его работодатель сначала уговорил его, чтобы он зафиксировал травму как бытовую, а потом отказался платить ему больничный и компенсацию. Короче, полный букет удовольствий. Но Лёха не унывал, неугомонно во всех подробностях рассказывая всем по многу раз о своих злоключениях. И вообще я заметил, что кроме усача Коли, вечно пялившегося в потолок, здесь не унывал никто.
Мой сосед слева Мишка оказался весёлым деревенским пареньком. Он тоже залетел сюда накануне с открытым переломом ноги, которая в отличие от моей, была просто загипсована, и снимал похмелье, периодически глотая из горлышка бутылки с водкой, спрятанной в тумбочке.
–Будешь? – предложил он мне, протягивая стакан. Я, поморщился и замотал головой. После ночных событий во мне не осталось ни одного промилле алкоголя, поэтому похмеляться не требовалось.
Забегая вперёд, скажу, что за последующие два месяца мои соседи слева и справа поменяются по нескольку раз, неизменной останется только картинка напротив: весёлый казах и Коля.
Не успел я обжиться в палате, как прилетели первые посетители: жена и мать. Они стояли на пороге, и на их невыспаных красноглазых лицах было одинаковое выражение. Боже, как они устали от моих выкрутасов.
«А как Вам этот фокус?» – говорил я им, всем своим видом, растянутого на дыбе страдальца. Я улыбался щербатым ртом, а они продолжали молча смотреть на меня. В их глазах был и упрёк и сострадание и всё это в адрес одного человека.
«Что же ты лыбишься? – говорили их взгляды.– На поминках нужно печалиться…»
«На чьих ещё поминках» – задавал я мысленный вопрос.
« На твоих, на чьих еще? Хоть человек и говно, но уважение то прояви, не улыбайся во весь рот».
Но ничто не могло в тот первый день новой жизни поменять моего возвышенного настроения.
– Не волнуйся, мам, всё будет хорошо! – продолжая улыбаться, я взял мать за руку и крепко сжал её. Могу сказать, что за всю мою жизнь, исключая совсем молочный возраст, это было наибольшее проявление нашего взаимного тепла. Так уж сложились наши взаимоотношения. Но тогда она заплакала.
Я хорошо понимал свою растерянную жену. Для неё я являлся чемоданом без ручки. Меня было жалко выбросить, хотя было бы уже пора. В общем, спасибо всем, кто меня терпел всё это время.
Ближе к вечеру в палату ворвался моложавый мужичёк с круглым смазливым личиком. Личико было местами красное, что говорило о любви его хозяина к возлияниям.
– Кто здесь Петров? – спросил он, быстро перебегая маленькими глазками с одного покорёженного на другого.
Я поднял руку вверх.
– Ну привет, крестник! – пожимая мне руку, он натянуто улыбался, а в его красных бегающих глазках таился страх. Оказалось, что это тот самый паренёк, который переехал меня ночью на своей девятке. Мы недолго поговорили. Он рассказал, что ехал с ночной смены; что ничего не предвещало беды; что на ровной дороге, на пустом месте перед носом его девятки материализовался человек, и он не успел среагировать, так как это произошло внезапно. Я рассказал ему свою версию событий, то есть то, что я помнил из этой ночи.
Услышав, что я не собираюсь его обвинять из-за того, что сам был не в лучшем состоянии и в форс-мажорной ситуации, он вдруг изменил тон. Из несчастного терпилы он в миг превратился в строгого прокурора. Он хлопал себя по ляжкам и ныл, что его, наверное, лишат прав, да и вообще срок могут впаять; что и так жизнь не сахар; сетовал на то, почему мне нужно было нарисоваться именно перед его машиной. Я ещё раз успокоил его, что не буду иметь никаких претензий, и мы попрощались. За всё время нашего разговора, он так и не присел, а стоял поодаль кровати. Он словно боялся заразиться веющей здесь неудачей и остаться среди нас.
Впоследствии, я понял, что он был не таким уж невинным агнцем в этой истории, и даже немножко жалел, что взвалил на себя всю вину. Следователь, который пришёл ко мне на следующий день поведал, что чувак этот просто рецидивист. Любитель пьяной безбашенной езды он много раз лишался прав и в его арсенале кроме множественных ДТП есть и наезд на пешехода. Передо мной под его колёса попала бабка, которая тогда отделалась каким-то чудом и без травм. Следователь сетовал, что вместо того, чтобы помочь засадить этого долбоящера за решётку и стребовать с него компенсацию, я его выгораживаю. Но я же обещал, а в моих понятиях тогда слово пацана значило всё. Кстати я и сейчас верен своему слову.
Уже тогда я начал задумываться о том, что у таких роковых событий не может быть одной причины. Все они представляют собой стечение обстоятельств.
Ничего не случилось бы, если бы в тот день я не решил отметить праздник, или если бы я отметил его в другой компании;
если бы вместо очередной кафешки мы разошлись по домам;
если бы мы пошли в любую другую кафешку;
если бы пришли туда часом раньше, или часом позже, когда там не было братков;
если бы у Макса не заклинило чердак;
если бы я убежал вместе с ним;
если бы я просто извинился перед этими парнями за своего друга;
если бы я побежал в другую сторону;
если б не запнулся;
если бы оказался на дороге перед любой другой машиной, где сидел трезвый водитель, который бы вовремя среагировал и нажал на тормоз…
Исключи все эти «если» и всё было бы по другому.
А может, ЕСЛИ бы даже все эти факторы изменились, концовка была бы той же, или хуже. Может точка поставлена заранее, а все пути в любом случае сойдутся в этой точке? Эти мысли не давали мне покоя тогда, а сейчас я уверен, что всё так и есть. Тогда же я нашёл себе успокоение в одной единственной мысли:
«А что ЕСЛИ при всех других измененных факторах я оказался бы на дороге перед носом огромного джипа, за рулём которого сидел бы не пьяный мужик, а обдолбанный наркотой пацан? Поэтому, слава Богу, что всё вышло именно так, как вышло.
Весь последующий вечер первого дня был переполнен заботами, которые больше не давали мне уходить в себя. Строгая, чем то похожая на школьную училку, медсестра одну за другой ставила мне капельницы, давала какие-то таблетки и под вечер воткнула болючий укол в ляжку здоровой ноги. В этот же вечер я под строгим инструктажём Мухтара научился пользоваться уткой и познакомился с Лариской.
Лариска, (так её все называли), была санитаркой. Она была достаточно молодой (лет двадцать пять) симпатичной чернявой взбитой бабёнкой, и роль уборщицы и потрошительницы уток ей шла не очень. В её чёрных горящих глазах чувствовался неуёмный темперамент. Встретившись с ней взглядом впервые, я сразу почувствовал искру, импульс, который для меня красноречивей всех слов и поступков. Её пылающие глаза и озорная улыбка на пухлых эротичных губах говорили «А ты ничего так…Я бы не прочь, вот только поза у тебя не очень, и изменишь ты её похоже не скоро».
Она, наклонившись, мыла шваброй пол под моей кроватью, а я смотрел на огромные колыхающиеся в так движениям груди в разрезе белого халата.
«Да что ж это такое – возмущался я про себя, чувствуя накатывающее возбуждение. – Правду говорят, что горбатого могила исправит. Ещё несколько часов назад ему сверлили дрелью ногу без наркоза и вот он уже пялится на чьи то дойки». Потом Лариска начала мыть пол под соседней кроватью, и снова перед моими глазами возник живописный пейзаж с просвечивающими из под халата белыми трусиками на полных аппетитных бёдрах. Короче говоря, пока Лариска не сделала все свои дела в палате и подмигнув мне не ушла домой, все мои мысли были заняты только ей.