– Они открываются в два, – презрительно бросил какой-то прохожий. Педуцци спустился обратно по ступенькам. Он чувствовал себя обиженным. Ладно, сказал он, достанем в «Конкордии».
Шествуя рядом, плечом к плечу, они отправились в «Конкордию». На крыльце «Конкордии», где штабелем были сложены ржавые полозья, молодой человек спросил:
– Was wollen sie?[28]
Педуцци вернул ему многажды сложенную десятилировую банкноту.
– Ничего, – сказал он. – Вернее, чего угодно. – Он был растерян. – Может, марсалы? Не знаю даже. Марсалы, наверно…
Дверь «Конкордии» закрылась за молодым человеком и его женой.
– Три марсалы, – сказал молодой человек стоявшей за прилавком девушке.
– Вы хотите сказать – две? – уточнила та.
– Нет, – сказал он, – три, одну – для vecchio[29].
– Ах, для vecchio, – рассмеялась она, доставая бутылку. Она налила в три стаканчика мутную на вид жидкость. Жена молодого человека сидела за столиком у стены, вдоль которой на рейках были развешаны газеты. Молодой человек поставил перед ней один стаканчик.
– Выпей-ка ты тоже, – сказал он. – Может, повеселеешь.
Женщина продолжала сидеть, уставившись теперь на стакан. Молодой человек вынес третий стакан Педуцци, но не увидел его.
– Не знаю, куда он делся, – сказал он, вернувшись в кондитерскую с полным стаканом.
– Ему нужно кварту этого пойла, – сказала жена.
– Сколько стоит четверть литра? – спросил продавщицу молодой человек.
– Белого? Одна лира.
– Нет, марсалы. И это туда же влейте, – сказал он, передавая ей свой стаканчик и тот, что предназначался Педуцци. Девушка отмерила через воронку четверть литра. – И бутылку, мы возьмем это с собой, – сказал молодой человек.
Девушка пошла искать бутылку. Все это ее забавляло.
– Мне очень жаль, что у тебя такое поганое настроение, Тайни, – сказал он. – Прости, что завел за завтраком тот разговор. Просто мы по-разному смотрим на одни и те же вещи.
– Не важно, – сказала она. – Мне это безразлично.
– Тебе не холодно? – спросил он. – Надо было надеть еще один свитер.
– На мне и так уже три.
Девушка вернулась с очень узкой коричневой бутылкой и перелила в нее марсалу. Молодой человек дал ей еще пять лир, и они вышли. Продавщица была приятно удивлена. Педуцци с удочками в руках прогуливался взад-вперед в дальнем конце улицы, где было не так ветрено.
– Пошли, – сказал он. – Я понесу удочки. Не беда, если кто увидит. Нас никто не тронет. Тут, в Кортине, меня никто не тронет. Я всех знаю в municipio[30]. Я ведь был солдатом. Здесь, в городе, меня все любят. Я торгую лягушками. Что с того, что рыбная ловля запрещена? Ерунда. Наплевать. Никаких проблем. Говорю же вам, форель здесь крупная и ее полно.
Они спускались к реке по склону холма. Город остался у них за спиной. Солнце снова скрылось, моросил дождь.
– Вон, – сказал Педуцци, указывая на девушку, стоявшую в дверях дома, мимо которого они проходили, – это meine Tochter[31].
– Его доктор? – переспросила жена молодого человека. – Он что, собирается познакомить нас со своим доктором?
– Он сказал: дочь, – пояснил муж.
Девушка, как только Педуцци показал на нее пальцем, вошла в дом.
Спустившись с холма, они пересекли поле и пошли вдоль берега. Педуцци тараторил без умолку, то и дело многозначительно подмигивая. Пока они шли так, рядом, ветер доносил до женщины запах перегара изо рта Педуцци. Однажды он даже ткнул ее локтем в бок. Он говорил то на диалекте д’Ампеццо, то переходил на тирольский немецкий, поскольку не мог сообразить, который из них молодой человек и его жена понимают лучше. Но после того, как молодой человек сказал: «Ja, Ja»[32], решил остановиться на тирольском. Молодой человек и его жена ничего не понимали.
– Каждая собака в городе видела нас с этими удочками. Возможно, за нами уже следует рыбоохранная полиция. Зря мы в это впутались. К тому же старый дурак в стельку пьян.
– А вернуться назад у тебя, конечно, духу не хватает, – сказала жена. – Ты уж пойдешь теперь до конца.
– Почему бы тебе не вернуться одной? Возвращайся, Тайни.
– Нет уж, я останусь с тобой. По крайней мере, если тебя посадят, будем сидеть вместе.
Они круто свернули к воде, и Педуцци остановился, его шинель развевалась на ветру, он указывал рукой на воду. Вода была бурой и мутной. Справа на берегу лежала куча мусора.
– Повторите по-итальянски, – сказал молодой человек.
– Un’ mezz’ ora. Piu d’un’ mezz’ ora[33].
– Он говорит, что идти еще полчаса, не меньше. Возвращайся, Тайни. Ты и так уже замерзла на этом ветру. Все равно день испорчен, удовольствия в любом случае не предвидится.
– Ладно, – сказала она и начала карабкаться вверх по заросшему травой крутому берегу.
Педуцци был уже внизу, у самой воды, и заметил женщину лишь тогда, когда она переваливала за гребень холма.
– Фрау! – закричал он. – Фрау! Фройляйн! Не уходите.
Женщина скрылась за холмом.
– Ушла! – сказал Педуцци. Он был огорчен.
Сняв резинки, стягивавшие детали, он начал собирать одну из удочек.
– Вы же сказали, что идти еще полчаса.
– Ну да. Там, в получасе ходьбы, хорошо. Но и здесь неплохо.
– В самом деле?
– Разумеется. И тут хорошо, и там хорошо.
Молодой человек уселся на землю, собрал другую удочку, приладил катушку и протянул леску через петли. Он чувствовал себя не в своей тарелке, опасаясь, что в любую минуту может появиться егерь или из города нагрянет отряд местных жителей. Поверх холма он видел городские строения и колокольню. Он открыл ящичек со снастями. Педуцци перегнулся, засунул в него свои расплющенные загрубелые пальцы – большой и указательный – и стал рыться ими во влажных поводках для снасти.
– А грузило есть?
– Нет.
– Ну как же так? – взволнованно сказал Педуцци. – Надо иметь грузило. Piombo[34]. Маленький кусочек piombo. Вот тут, как раз над крючком, иначе наживка будет плавать на поверхности. Вы должны иметь его. Просто маленький кусочек piombo.
– А у вас есть?
– Нет. – Он лихорадочно шарил по карманам шинели, ощупывая мусор, застрявший в подкладке. – Нету, ни кусочка. А без piombo никак.
– Значит, удить нельзя, – сказал молодой человек и принялся разбирать удочку, наматывая леску обратно на катушку. – Что ж, достанем piombo и порыбачим завтра.
– Но послушайте, caro, у вас должен быть piombo, без него никак нельзя, леска будет плавать на поверхности. – Столь многообещающе для Педуцци начавшийся день меркнул прямо на его глазах. – У вас должен быть piombo. Хватит и крохотного кусочка. Снасти у вас чистенькие, новенькие, а грузила нет. Знал бы – я бы принес. Так вы же сказали, что у вас все есть.
Молодой человек смотрел на реку, обесцвеченную талой водой.
– Ничего, – повторил он, – раздобудем piombo и порыбачим завтра.
– Утром? Скажите, во сколько?
– В семь.
Проглянуло солнце. Было тепло и приятно. Молодой человек почувствовал облегчение. Он больше не нарушал закон. Усевшись на берегу, он достал из кармана бутылку марсалы и протянул ее Педуцци. Педуцци отпил и вернул бутылку. Молодой человек сделал глоток и снова отдал бутылку Педуцци. Педуцци – ему.
– Пейте, – сказал он. – Это ваша марсала.
Сделав еще глоток, молодой человек отдал бутылку Педуцци. Тот все время пристально наблюдал за ней. Быстро схватив бутылку, он запрокинул голову и стал пить не отрываясь. Седые волосики в складках шеи при каждом глотке двигались взад-вперед, глаза были устремлены на донышко узкой коричневой бутылки. Он выпил все. Пока он пил, светило солнце. Все было прекрасно. В конце концов день таки удался. Чудесный день.
– Senta, caro![35] Значит, завтра в семь утра? – Он несколько раз назвал молодого человека «caro» – и ничего, сошло. Отличная была марсала. Глаза у Педуцци блестели. Впереди было еще много таких дней. А начнется все завтра, в семь утра.
Они стали подниматься по склону, направляясь обратно в город. Молодой человек шагал первым. Он ушел уже далеко вперед и был почти на вершине холма. Педуцци окликнул его:
– Послушайте, caro, не пожалуете ли пять лир за услуги?