– Папочка, почему ты сердишься? Еще не поздно, и я задержалась всего на полчаса…
Одним взглядом Аркадий окинул свою дочь – вытянувшуюся, с некрасивым носатым личиком и прыщавой кожей. Но фигурка! Точеная, словно у бронзовой Афродиты на каминной полке, – с округлыми широкими бедрами, тонкой талией, выпуклыми плотными грудками. А колени! При мыслях о коленях Ники на Аркадия накатила волна неконтролируемого возбуждения, и он влепил ей тяжелую звонкую оплеуху – прямо по покрытой подростковыми прыщами щеке, по нежному ушку с маленькой золотой сережкой. Голова девочки дернулась.
– Папа, за что?!
– Сучка грязная! Отродье своей матери! – и он замахнулся для нового удара.
В глазах Ники вспыхнул панический страх, брызнули слезы боли. Она так трогательно закрыла от него голову руками, так неуклюже, почти падая, присела и прислонилась к стене, что Аркадий опомнился и отступил. Воспитательница схватила девочку в охапку и вытолкала из комнаты, а Бэлла налила себе новую порцию коньку:
– Ну вот, наконец-то я увидела в тебе мужчину. Ты, оказывается, что-то можешь…
В камине потрескивали дрова. На ее лице блуждала пьяная улыбка. Аркадий шаркающими шагами дошел до ковра, мешком опустился в кресло и сильно ссутулился.
– Кажется, я был неправ…
– Какая теперь разница? Ты, оказывается, опасен. Надо держаться от тебя подальше.
И она, с трудом выбравшись из глубокого кресла, пошла, пошатываясь, к выходу.
Наступила холодная дождливая ночь. Аркадий не спал. Перед глазами стояла фигурка дочери – с испуганными, полными слез глазами, багровой от удара щекой, поднятыми руками, защищающими перекошенное личико. Эта поза беззащитности и испуга не давала ему покоя. «Ненавижу баб! Гулящие сучки – и одна, и вторая. Она мне еще улыбалась! Притворщица! Да как она посмела, – Аркадий вскинулся и перевернулся на другой бок, подушка слетела на пол. – Как жаль, что Бэлла не родила сына, тогда все было бы по-другому. Пусть бы нагуляла, я бы своим признал». От сладких мыслей о несбывшемся наследнике стало совсем не по себе, из глаз потекли слезы. «Еще не хватало! Совсем раскис!» – Аркадий рывком поднялся, надел шелковый халат и направился в комнату возле кухни, к горничной Марьяне.
Его злость на весь женский род была настолько велика, что он не дал той толком проснуться – взял ее грубо, как умоляла это сделать в свое время его жена Бэлла. Потом, чуть передохнув и успокоив испугавшуюся девушку, сделал это еще раз. Потом еще. Поднимаясь по темной лестнице к себе в спальню, он подумал, что давно не испытывал такой страсти. Но мысль о том, какие события послужили ее источником, наполнили его сердце чувством отвращения к самому себе, похожим на зловонную болотную жижу, от которой хотелось отмыться.
Утром он подошел к надувшейся Марьяне и сунул в карман накрахмаленного передника конверт с деньгами:
– Это тебе на чулки.
Потом привычным жестом провел по щеке, ущипнул за грудь и вышел на крыльцо к ожидавшей его «ауди».
Воспитание Ники
Аркадий, чувствуя вину за случившееся, стал уделять Нике внимания гораздо больше, чем, по его мнению, заслуживала девочка в ее годы. Три раза он ездил с ней в зоопарк, водил после школы на обед в престижный ресторан и обучал этикету, был с ней в театре, купил новую норковую шубку. Он стал беседовать с дочерью о ее учебе и увлечениях и оказался удивлен ее начитанностью и умом. Ника расцвела. Она улыбалась, и эта улыбка делала ее обаятельной, светлой, необыкновенно женственной. И все же Аркадия нестерпимо раздражали ее агрессивно выступающие груди, и уже сформировавшиеся бедра, и глупое некрасивое лицо с крупным носом и щенячьими восторженными глазами. Раздражали напоминанием о матери, его распутной жене Бэлле.
Ника, не избалованная вниманием со стороны родителей, радовалась любой подаренной мелочи, но, по мнению отца, аристократично чопорного и всегда сдержанного, это выглядело недостойным ее положения. Он хотел видеть ее спокойной, с опущенными глазами, а не прыгающей от радости по белому ковру в каминном зале. Энергия из нее била ключом. Она была так же жизнерадостна, как и ее мать в молодости, когда он влюбился в нее на закрытой вечеринке по случаю открытия нового банка. Единственное, что его устраивало – когда Ника по два часа занималась на рояле и отрабатывала этюды Черни. Звук рояля его раздражал, но, по крайней мере, он знал, что в этот момент его дочь не думает о глупостях, не то, что ее мать.
Бэлла проводила все время в собственном салоне красоты – самом дорогом и престижном в городе – или развлекалась с очередным молодым любовником. Аркадий ей не мешал – личная жизнь жены его давно не интересовала, а вот подрастающая дочь притягивала и раздражала одновременно. До боли в зубах. Проводить время с друзьями он Нике запретил, придумывая развлечения сам. В этот солнечный день он наметил для дочери экскурсию в ботанический сад МГУ «Аптекарский Огород» на выставку орхидей. Там же у него была назначена встреча с партнером. Пока Ника будет смотреть цветы, он надеялся решить кое-какие свои дела в неформальной обстановке.
Освободился Аркадий на два часа раньше, чем обещал дочери, сразу поехал домой. Пока Марьяна накрывала для него обед, он, перепрыгивая через две ступеньки, поднялся в комнату к Нике и, не постучавшись, по-хозяйски вошел. Она, в коротком халатике, полулежала в кресле с белой косметической маской на лице и глупыми бигуди в коротких черных волосах. Звучала музыка – одна из кричащих музыкальных групп, которые так ненавидел Аркадий. Увидев отца, девушка вскочила, глаза ее сделались испуганными, она попыталась закрыть лицо руками:
– Папа, я не знала, что ты будешь так рано. Я еще не готова…
Ее наивный страх и желание оправдываться снова накрыли Аркадия теплой волной возбуждения и вызвали ответную волну ярости.
– Ты кого собираешься соблазнять? Ты с кем собралась встречаться?! Сними эту дрянь немедленно! – и он резким движением сорвал с ее головы несколько бигуди.
Ника взвизгнула от боли и рефлекторно оттолкнула отца маленькими ладошками.
– Да как ты смеешь, тварь неблагодарная! – Аркадий одним движением расстегнул пряжку и вырвал из брюк узкий кожаный ремень.
Ника завизжала:
– Не надо! Нет! – и в одну секунду забилась под кровать.
Отец успел схватить ее за руку, выволок на ковер, словно куклу, и стал хлестать по круглым ягодицам, спине, голым ногам. Ника рыдала и вырывалась из всех сил:
– Не надо! Не надо! Отпусти… Я больше не буду!
Он держал ее цепко, стараясь при этом хлестать не сильно, но ремень оставлял на голой коже красные следы, как от ожогов. Потом толкнул ее на кровать:
– Никуда не поедешь, наказана.
Халатик Ники задрался, обнажив простенькие девичьи трусики в цветочек, но она, закрыв голову руками и рыдая в голос, этого не замечала. Тяжело дыша, Аркадий вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь, будто совершил преступление. Спустился вниз, молча пообедал. Потом сказал Марьяне:
– До вечера будешь со мной, в спальне. Жду через десять минут.
И, не оглядываясь, вышел.
Дневник
Прошло три года. Ника вытянулась, похудела. Благодаря усилиям косметолога исчезли прыщи на ее щеках. Волосы отросли, она завязывала их в хвост на затылке. В каминный зал в тот день ее позвала Марьяна, оторвав от занятий музыкой, которым Ника посвящала все свободное время. Это позволяло не думать ни о чем и жить страстями великих Черни, Бетховена и Шопена.
– Это что? Я спрашиваю, что это?
Бэлла держала в пухлых пальцах растрепанную тетрадку и грозно размахивала ею перед носом дочери. Девушка стояла перед камином вытянувшись, невидящим взглядом смотрела в угол, на гипсовую статую голого Аполлона, окруженную живыми цветами в керамических вазонах. Бэлла обернулась к сидящему в кресле Аркадию: