Подобно многим, Фридмен считает, что новое положение дел сложилось благодаря прорыву в телекоммуникационных и информационных технологиях. Неисчерпаемый источник ярких метафор, он идентифицировал «синдром микрочипового иммунодефицита», или MIDS, как «главную политическую болезнь эпохи глобализации». Согласно Фридмену:
MIDS-инфекцией заражены страны и компании, в которых до сих пор действуют модели корпоративного управления времен «холодной войны», когда один человек или группа людей наверху владеет всей информацией и принимает все решения, авсе, кто находится на среднихи самыхнижнихуровняхиерархии, – простые исполнители….Единственное известное лечение для стран и компаний с MIDS-инфекцией –…демократизация процедур принятия решений и информационных потоков, а также децентрализация власти, с тем чтобы как можно больше людей в вашей стране или компании получили возможность знать, экспериментировать и быстрее внедрять новшества{2}.
Тем временем критики глобализации подняли ответную волну. Им кажется, что мир выходит из-под контроля. Экономические силы, говорят они, разрушили традиционные связи и теперь бесчинствуют по всему земному шару. Подобно своим оппонентам, главным виновником такого развития событий критики глобализации назначили компьютерную революцию. Но, с их точки зрения, новоявленное могущество рынков представляет собой не «золотую смирительную рубашку», а безумную, губительную «гонку по нисходящей». Под давлением безудержной международной конкуренции потерявшие ориентацию правительства, пытаясь избежать оттока капитала, вынуждены демонтировать систему социальной защиты. Чтобы предотвратить катастрофу, необходимо восстановить контроль.
Артур Шлезингер-младший, старейший защитник атакуемого старого порядка, с особой живостью исполняет этот знакомый рефрен:
Компьютер превращает ничем не сдерживаемый рынок в неумолимую, сокрушающую всякие границы силу, которая подрывает национальные системы налогообложения и регулирования, разрушает национальное регулирование процентных ставок и валютных курсов, углубляет пропасть между богатством и бедностью внутри отдельных стран и между странами, заставляет снижать уровень требований к условиям труда, губит окружающую среду, лишает народы возможности распоряжаться своей экономической судьбой. Никому не подотчетная, эта сила создает мировую экономику без мирового правительства{3}.
Международная экономическая интеграция и в самом деле ограничила свободу действий национальных политиков, а Интернет и другие технологические чудеса и в самом деле ускорили эту интеграцию. Однако даже беглого взгляда на мировые события достаточно, чтобы убедиться, что значительная часть риторики обеих сторон до смешного преувеличена. Правительства по-прежнему оказывают огромное всестороннее влияние на экономическую жизнь. В большинстве стран Западной Европы государственные расходы все еще превышают 50 % национального дохода. В последние годы на федеральные налоги в США уходит большая доля валового объема производства, чем в любой период после Второй мировой войны. В Китае на государственных предприятиях работают более 80 млн. человек. Конституция Мексики по-прежнему защищает государственную нефтяную монополию{4}.
Бесспорным фактом является то, что давление рынков – даже форсированное и усиленное Интернетом – лишь в малой степени и далеко не всегда способно сдерживать государственную политику. Если позаимствовать метафору Фридмена, «золотая смирительная рубашка» достаточно просторна. Иными словами, прошлое в значительной степени все еще с нами. Почившие в бозе идеи централизованного регулирования оказывают на мировую экономику постепенно ослабевающее, но все еще огромное влияние.
Преувеличивая победу рынков над правительствами, сторонники глобализации играют на руку своим оппонентам. Если сложившаяся в мире ситуация – результат безраздельного господства рыночных сил, значит, именно рыночные силы за все в ответе. В конце концов, сегодняшний мир полон проблем и сложностей. И враги рынков с удовольствием используют предоставленную возможность: азиатский финансовый кризис, коллапс России, хронически высокая безработица в Европе – все это и тому подобное наследство бредовой веры в централизацию и регулирование всего и вся ставится в вину глобальному капитализму. И это перекладывание вины на глобализацию выглядит правдоподобно исключительно благодаря преувеличенной оценке якобы неукротимого могущества рынков.
Критики глобализации используют победную риторику своих соперников еще одним способом. Одно из часто повторяемых обвинений состоит в том, что сегодня мир попал в тиски идеологического экстремизма – слепой и опасной веры в laissez faire, игнорирующей жизненно важные общественные потребности. «Проблема глобальной экономики, – заявляет экономический националист правого толка Пэт Бьюкенен, – та же, что и нашей экономической политики, которая основывается на мифе о человеке экономическом и ставит экономическую теорию превыше всего. Обожествление рынков – это такое же идолопоклонство, как и обожествление государства. Рынок должен служить человеку, а не наоборот»{5}.
Тем же путем пошел и финансист Джордж Сорос. В своей книге «Кризис мирового капитализма» Сорос выступил против так называемого «рыночного фундаментализма», или веры в то, что «общественный интерес удовлетворяется наилучшим образом путем предоставления всем возможности удовлетворять собственные интересы, а попытки защитить общественный интерес путем принятия коллективных решений нарушают рыночный механизм». Сорос доходит даже до утверждения, что «рыночный фундаментализм представляет сегодня булыпую опасность для открытого общества, чем любая тоталитарная идеология»{6}.
Многие антиглобалистские авторы наперебой указывают на то, что нынешнее рыночное «идолопоклонство» имеет зловещие исторические прецеденты в начале XX в. Тогда, утверждают они, так же как и теперь, экономические силы вышли из-под контроля; тогда, как и теперь, идеология laissez faire попирала социальные нужды. В прошлом результаты были трагичны: эксцессы необузданных рынков с их жестокостью и нестабильностью в конечном итоге навлекли на мир войны, тоталитаризм и депрессию. И сегодня, говорят антиглобалисты, возрождение утопической веры в рынки угрожает новым циклом катастроф.
Уильям Грейдер развивает эту мысль в книге «Единый мир, готов или нет». Грейдер, в частности, цитирует исторический анализ Карла Поланьи, автора опубликованной в 1944 г. книги «Великая трансформация». Поланьи доказывал, что катастрофы его времени в конечном итоге могут быть объяснены пороками идеологии laissez faire. «Первопричины катаклизмов, – писал он, – лежат в утопической попытке экономического либерализма создать саморегулирующуюся рыночную систему»{7}. Грейдер утверждает, что мы опять ступили на путь к гибели:
Сегодня столь же широко распространено убеждение, что рынок может решить важные общественные проблемы намного лучше, чем любой из смертных. В это верят почти как в религиозную истину, по крайней мере в некоторых кругах правящей элиты, но, как объясняет Поланьи, именно эта идеология в начале XX в. ввергла мир в страдания глобальной депрессии и вызвала рост агрессивного фашизма{8}.