По большей части сирионо представляют собой свидетельство крайнего индивидуализма, хотя они подчиняются некоторым групповым нормам, зачастую неохотно. Человек, который поделился пищей с родственником, может рассчитывать получить ее в ответ, но практически всегда он должен потребовать этого[32]. Пищей (особенной редкостью является мясо) практически никогда не делятся с членами группы, которые не принадлежат к нуклеарной семье (жена или любимая жена и дети). Сирионо обвиняют друг друга в накоплении запасов пищи, но не могут сделать ничего, чтобы прекратить это[33]. Они постоянно обвиняют друг друга в воровстве пищи. Обычно каждый человек прячет все, что съедобно. Женщины могут даже прятать кусочки мяса в вагине, чтобы не делиться ими. Возвращающийся с охоты прячет добычу за пределами лагеря и присоединяется к группе, всячески демонстрируя неудачу. Ночью он возвращается, иногда вместе с женой, к месту, где спрятана добыча, чтобы съесть убитое им животное[34]. Здесь нет ничего от тесной общины, которая якобы существует у примитивных народов до наступления эпохи процветания – в соответствии с принципом «чем беднее люди, тем больше у них чувство общности». Социологическая теория избежала бы многих ошибок, если бы эти феномены были описаны и по достоинству оценены 100 лет назад. Представление о золотом веке, когда царила гармония, потому что все люди имели одинаково мало, а представления о щедром и теплом общинном духе простых обществ на самом деле по большей части были мифом, и социологи не должны были создавать на его основе набор утопических стандартов для критики их собственных обществ.
Глава 4. Зависть и «черная магия»
У большинства людей слово «ведьма» вызывает ассоциацию со сказками, «Макбетом» или сожжением ведьм. Нам нужно прояснить некоторые понятия до того, как мы приступим к рассмотрению представлений примитивных народов о ведьмах как о предмете, выражающем всеобщий страх, вызванный завистливыми соплеменниками. В Европе, как и в других местах, «ведьма» первоначально значило что-то вроде бродяги, подозрительного, злонамеренного человека. Связь с дурным глазом, с глазом завистливого человека, возникает рано. С незапамятных времен подозрение в колдовстве или в «черной магии» падало на тех, у кого была причина завидовать – кому-нибудь менее безобразному, чем они сами, тому, что у кого-то хорошие родители, или крестьянину с хорошим урожаем и здоровым стадом и т. п. В конце концов, сглазить можно только тех, кому есть что терять: здоровье, красоту, имущество, семью. При попытке эмоционально примириться с проблемой невезения казалось разумным поискать вокруг тех, кто мог бы завидовать.
Во времена процессов над ведьмами в Европе обвиняемыми были именно те люди, которые тем или иным образом вызвали подозрение, что они завистливы и, следовательно, желают причинить вред другим. Постепенно, однако, завистник становился обвинителем, а обвиняемыми – те, кто был красив, добродетелен, горд и богат, а также супруги богатых граждан. Эта двойная роль, которую играет зависть относительно колдовства, так же проявляется и у примитивных народов. Пришлый, калека, человек с любыми недостатками считается подозрительным и ответственным за ущерб. Но тот же самый примитивный человек способен утверждать, что другой член его племени богат, влиятелен, хороший танцор или охотник исключительно потому, что он приобрел с помощью «черной магии» нечто, что должно было принадлежать его соплеменникам.
Описания примитивных народов, живущих в разных частях света, предоставляют массу свидетельств веры в ведьм и занятия колдовством. Это постоянный аспект жизни примитивных обществ. У некоторых племен, например у навахо Северной Америки, азанде в Африке и добуан в западной части Тихого океана, вера в колдовство особенно сильна, но в принципе всюду, где проводились исследования, картина одна и та же.
В своем анализе завистливости Макс Шелер уже сравнил неизлечимого завистника с ведьмой. Он полагает, что рессентимент «никогда не возникает без посредства особого чувства беспомощности». Есть такие социальные ситуации, говорит он, в которых люди, вне зависимости от особенностей их характера, особенно подвержены рессентименту. Шелер видит связь между женским полом и образом ведьмы: «Обычно в такой ситуации оказывается женщина, поскольку она слабее и, следовательно, более мстительна и по причине ее личных, неизменных качеств принуждена соперничать из-за мужчин с другими представительницами своего пола. Неудивительно, что мстительные божества, такие, как эвмениды или фурии, этот мрачный выводок змей, первоначально выросли в обществе матриархата, где господствовали женщины. …Этим может также объясняться то, что у фигуры «ведьмы» нет мужского соответствия»[35].
Хотя Шелер справедливо заметил и объяснил особенное сродство между «вторым полом», как с горечью назвала его Симона де Бовуар, и завистливой фигурой ведьмы, отклонения, обнаруженные в других культурах, в равной степени показательны.
Так, в английском языке есть слова «колдун» и «волшебник» для обозначения лиц мужского пола. Но англоговорящие этнографы, когда они говорят о таких людях, практически всегда выбирают слово «ведьма», обозначающее лицо женского пола. У примитивных народов ведьмы никоим образом не относятся исключительно к женскому полу: например, индейцы навахо верят, что ведьмами могут стать и мужчины, и женщины, но ведьм мужского пола гораздо больше. Из обнаруженных Клакхоном 222 случаев обвинений в колдовстве 184 касались взрослых мужчин, в том числе 131 – стариков. Все женщины, которых в этом обвинили, тоже были очень стары. Навахо обычно так боятся колдовства старых людей, что они делают все возможное, чтобы ублажить их щедрыми дарами и т. п., даже если речь идет о чрезвычайно антипатичных стариках. Клакхон объясняет это, в частности, тем, что у навахо долгая жизнь считается большой ценностью. Те, кто достигают ее, стремятся ее сохранить, часто за счет более молодых людей. Эти индейцы обычно подозрительно относятся ко всем людям в крайнем положении – очень богатым, очень бедным, знаменитым сказителям, очень старым. Они считают, что злыми духами могут стать только умершие родственники. Чтобы видеть дух покойника, надо принадлежать к его клану[36].
Степень, в которой над жизнью навахо лежит тень от повсеместного присутствия ведьм, сравнима лишь с их нежеланием это обсуждать. Белые люди иногда проводили среди них годы и не узнавали ничего конкретного о значении и распространенности этой культурной особенности. Даже те навахо, которые полностью эмансипировались от остальных аспектов религии своего племени, все равно боятся ведьм[37].
Некоторые антропологи видят в вере в колдовство полезный предохранитель, понятный и желательный институт, с помощью которого регулируется напряжение в обществе. Однако Клакхон считает, что деструктивное и репрессивное влияние этих идей сильно недооценивалось и что они в гораздо большей степени порождают робость и ограничивают социальные взаимоотношения, чем создают возможность для здоровой разрядки агрессивных чувств[38].
Зависть и подозрения в колдовстве
Клакхон не оставляет места для сомнений в непосредственной связи зависти с подозрениями в колдовстве. Среди навахо человек становится ведьмой (унаследовав это искусство от одного из родителей), «чтобы мстить, чтобы умножать богатства или просто причинять зло без причины – чаще всего из зависти»[39]. Особым видом колдовства, безумным колдовством является «черная магия», направленная в основном против тех, кто процветает. Один навахо так описал ее Клакхону: «Это когда они видят, что ты все время получаешь все самое лучшее. Хорошие дети, хорошая жена. Этот человек оттуда, этот плохой человек может тогда додуматься: «Мы разрушим этот дом»»[40].