Я вскочил и отпрыгнул в сторону, машинально нащупывая рукоять меча. И тут волна страха окатила меня – меча не было! Чёрт возьми! Меч!!! Где же меч?..
Куда он мог… Стоп! Какой ещё меч?! Тьфу ты!.. Обалдел совсем… Ну откуда у меня сейчас мог взяться меч? Я же не дома! И, кстати, неплохо было бы узнать, где именно я сейчас нахожусь.
Я прикоснулся к груди и вдруг понял, что рация тоже исчезла, как и меч. То есть меча-то не было и быть не должно, а вот рация…
Ну, всё… Кранты… Сливайте воду, тушите свет… Теперь уж Эска точно голову мне оторвёт. Третью рацию посеял, надо же, а?! А Вирон будет ехидно высказываться в пространство на тему того, что, мол, дикарю пользы от рации никакой… Потеряет…
Ну потерял! Ну и что? Подумаешь – рация! Делов-то… как будто у них раций мало…
Всё… Всё закончилось. Весь этот хоровод мыслей и событий длился, наверное, не больше нескольких секунд. Потому что я успел ещё увидеть момент падения на асфальт неподвижных тел, неприятно похожих на мешки, набитые тряпьём. Я окинул взглядом поле боя и пошёл обратно к такси.
Таня сидела в салоне, словно каменное изваяние. На её лице можно было прочесть всё, что угодно, кроме понимания происходящего. Морда водителя выглядела не лучше.
Я сел, аккуратно захлопнул дверцу и очень вежливо произнёс:
– Всё, можем ехать.
– Десантник? – полуутвердительно проговорил водитель, заводя мотор. – Или спецназовец?
– Дизайнер, – коротко ответил я.
Водитель несколько секунд подумал, а потом очень осторожно кивнул в ответ.
– 3 —
Не люблю я выяснения отношений «на сон грядущий». Но Таня хотела получить для себя хоть какое-то объяснение происшедшему, пусть даже самое неправдоподобное. Пришлось включать фантазию. Мне это было несложно, к тому же таксист уже подсказал примерное направление: спецназ или десантура. Так что мне оставалось только наплести ещё немного об армии, и Таня оказалась вполне удовлетворена услышанным. Она уже составила для себя примерный образ моего прошлого – тяжёлого и мужественного, не лишённого опасности и героизма – и немного успокоилась.
Иначе обстояло дело со мной. Себе-то я ничего не мог наврать. И объяснить самому себе эти неожиданно проснувшиеся способности тоже не мог. Как ни старался.
Кроме того, все придуманные для Тани фантазии отзывались в моей душе каким-то странным эхом. Словно бы я не о своей жизни рассказываю, а пересказываю фильм, в котором в одном месте нужно приврать, в другом – приукрасить, в третьем – что-то скрыть. Например, когда я упомянул о своём командире роты, я сочинил, будто он участвовал в штурме дворца Амина. Я запанибратски зачем-то даже называл его Василием Александровичем, хотя на самом деле он был Александр Васильевич. И ещё я присвоил ему звание майора. Но весь фокус был в том, что на самом деле я вдруг понял, что не могу вспомнить его настоящего воинского звания. То есть, что он был моим командиром, как его имя-фамилия, где он на самом деле служил и куда из нашей роты перевёлся, я помнил превосходно. А вот звание… Не майор – это точно, но… капитан?.. старлей?.. Хер его знает! Или, например, я сказал, будто наша часть располагалась в Твери, хотя на самом деле я точно был уверен, что все два года проторчал в Волгограде. Но вот, хоть убейте, а ни одной улицы, ни одного двора или вообще места, где я там бывал, я припомнить не смог. Такое ощущение, что я вообще никогда никуда не выбирался, только один Виденьск я и смог припомнить. Да и то какие-то обрывки воспоминаний, и связаны они были больше не с самим Виденьском, а с женщиной, с которой мы там были…
Я вдруг вспомнил, что звали её Светланой, и тут же понял, что это не было её настоящим именем. И вообще мы с ней были в том городе чужими, не должно было нас там быть. И в городе и… и в мире.
«В этом мире», – внезапно подумал я и от этой мысли холодок пробежал по моему телу. Но это не было ощущением страха; это чувство оказалось неожиданно приятным и очень хорошо знакомым. Почти таким же, как и то, что внезапно нахлынуло на меня во время драки.
Я лежал, ощущая своим боком тепло Таниного тела, и думал о том, что же всё это могло означать. Все эти непонятные мысли и чувства, все эти необъяснимые чудеса, вся эта память, которую я уже почти что всерьёз считал не своей. Я лежал и строил предположения, одно другого нелепее. И постепенно я начал погружаться в сон. И во сне передо мной всплыло лицо Тани.
Но это была уже не совсем Таня. Черты её лица начали неуловимо изменяться, стали более острыми. Серые глаза приобрели непонятный красноватый оттенок, который, несмотря на свой неестественный цвет, тем не менее очень подходил ей. Светлые волосы стали длиннее, легли волнами на плечи. Я вдруг понял, что передо мной не Таня, а совсем другая женщина. Женщина, с которой мы были в Виденьске в начале девяностых; женщина, которую я вообще очень часто видел, которую я знал, которую я… И её лицо, её фигура вызывали в душе какие-то тоскливо-приятные чувства. Что-то такое, от чего невозможно было просто отмахнуться и забыть.
Она стояла на холме, и за её спиной – до самого горизонта, насколько хватал глаз – расстилалась степь. На женщине была куртка без рукавов, мехом наружу. На талии, стянутой широким кожаным поясом, висел меч.
Порыв ветра всколыхнул светлые пряди её волос, и женщина подняла правую руку, чтобы отбросить их со лба. На её руке я увидел массивный браслет из белого металла, и вид его вызвал у меня в памяти непонятное слово: «Йорка». А через миг я вдруг понял, что это не просто слово, это имя.
Её имя…
* * *
Холодный ветер дул не переставая. Яркое зимнее солнце совершенно не согревало ни степь, ни лошадей, ни людей.
Я протянул ладони к пламени костра, едва заметного в лучах обманчивого солнца, и посмотрел в сторону лагеря. Люди отдыхали. Кто-то так же, как и мы, грелся у костров; кто-то уже поставил свои палатки и занимался лошадьми или приготовлением пищи. Дня три можно и отдохнуть, подумал я. Пусть люди наберутся сил.
– Ну, что скажешь? – спросила меня Йорка.
Я посмотрел на неё. Взгляд у Йорки был тяжёлым и хмурым. Она очень не хотела, чтобы я уходил. Но она не понимала, что это может помочь мне. Она не понимала, что знания, полученные мной, помогут осуществиться нашей общей мечте. Ведь без этих знаний даже мне, со всей моей армией, неприступные стены Лаоэрта не по зубам. Это ведь не Гдан, клубы дыма от развалин которого всё ещё поднимаются над лесом.
– Ты уходишь? – снова спросила Йорка.
Я перевёл взгляд на третьего человека возле нашего костра. Эска – золотоволосый парень, виденный мною во сне за раскалывающимся стеклом, – снисходительно улыбался. Его светлый комбинезон выглядел неестественно на фоне одежд из звериных шкур.
– Ты уходишь? – повторила свой вопрос Йорка. Голос её дрогнул. Она уже догадалась, каков будет мой ответ.
– Я ещё ничего не решил, – попытался успокоить её я.
– Ну, так решай быстрее! – воскликнула Йорка.
– Женщины уже командуют Бессмертными? – усмехнувшись спросил меня Эска.
Мне очень не понравилась эта фраза. Я посмотрел на Эску, и тот быстренько опустил глаза. Молодец, не нужно так со мной разговаривать при посторонних. Мы сейчас не одни, а в лагере наши разговоры вполне могут быть услышаны.
– Эта женщина, между прочим, также принадлежит к клану Вечных, холодно произнёс я. – Но никто не может командовать нами помимо нашей воли. Даже близкие нам люди.
– Прости меня, – сказала Йорка. – Я тоже не должна была так говорить…
Рация на груди у Эски запищала. Он поднялся с земли, отряхнул комбинезон и вопросительно посмотрел на меня.
– Когда Бессмертный даст ответ? – официальным голосом спросил Эска.
– Завтра. – Я тоже поднялся на ноги. – Завтра я тебе отвечу. Пойдём, я провожу тебя.
Йорка дёрнулась было следом, но я взглядом остановил её. Лицо Йорки приобрело обречённое выражение покорности судьбе. Она уже не сомневалась в том, какой именно ответ я собираюсь завтра дать Эске.