Днем он редко выходил из дому, но в сумерки гулял, закутанный так, что его лица нельзя было увидеть, – все равно, было ли на дворе холодно, или тепло, – и выбирал для прогулок самые уединенные тропинки, затененные деревьями или огражденные насыпью. Его темные очки и страшное, забинтованное лицо под широкополой шляпой иногда пугали в темноте возвращающихся домой рабочих; а Тедди Хенфри однажды вышел, пошатываясь, из трактира «Красный камзол» в половине десятого вечера и чуть не умер со страху, увидев при свете, упавшем из отворенной двери, похожую на череп голову незнакомца (тот гулял со шляпой в руке). Детям, увидевшим его в сумерках, ночью снились страшные сны. Мальчишки его терпеть не могли, он их – тоже, трудно сказать, кто кого больше не любил, но во всяком случае, неприязнь была взаимная и очень острая.
Нет ничего удивительного, что человек такой поразительной наружности и такого странного поведения доставлял обильную пищу для разговоров в Айпинге. Относительно характера его занятий мнения расходились. Миссис Холл в этом пункте была весьма щепетильна. На вопрос, что он делает, она обыкновенно отвечала с большой торжественностью, что он занимается «экспериментальными исследованиями», – эти слова она произносила медленно и осторожно, точно боялась оступиться. Когда же ее спрашивали, что это означает, она говорила с оттенком некоторого превосходства, что это известно всякому образованному человеку, и поясняла: «Он делает разные открытия». С ее постояльцем произошел несчастный случай, рассказывала она, и руки и лицо его потеряли свой естественный цвет, а так как он человек чувствительный, то старается не показываться в таком виде на людях.
Но за спиной миссис Холл распространялся упорный слух, что ее постоялец – уголовный преступник, скрывающийся от правосудия и старающийся с помощью своего удивительного наряда спрятаться от полиции. Впервые эта догадка зародилась в голове мистера Тедди Хенфри. Впрочем, ни о каком сколько-нибудь громком преступлении, которое имело бы место за последние недели, не было известно. Поэтому мистер Гоулд, школьный учитель, несколько видоизменил эту догадку: по его мнению, постоялец миссис Холл был анархист, занимающийся изготовлением взрывчатых веществ; и он решил посвятить свое свободное время слежке за незнакомцем. Слежка заключалась главным образом в том, что при встречах с незнакомцем мистер Гоулд смотрел на него весьма упорно и расспрашивал о нем людей, которые никогда его не видели. Тем не менее мистеру Гоулду не удалось ничего узнать.
Было много сторонников версии, выдвинутой Фиренсайдом, что незнакомец – пегий или что-нибудь в этом роде. Так, например, Сайлас Дэрган не раз говорил, что если бы незнакомец решился показывать себя на ярмарках, то он нажил бы состояние, и даже ссылался на известный из Библии случай с человеком, зарывшим свой талант в землю. Другие считали, что незнакомец страдает тихим помешательством. Этот взгляд имел то преимущество, что разом объяснял все.
Кроме стойких последователей этих основных течений в общественном мнении Айпинга, были люди колеблющиеся и готовые на уступки.
Жители графства Сэссекс мало подвержены суеверию, и первые догадки о сверхъестественной сущности незнакомца появились лишь после апрельских событий, да и то этому верили одни женщины.
Но каковы бы ни были мнения о незнакомце отдельных жителей Айпинга, неприязнь к нему была всеобщей и единодушной. Его раздражительность, которую мог бы понять горожанин, занимающийся умственным трудом, неприятно поражала уравновешенных жителей Сэссекса. Яростная жестикуляция, стремительная походка, эти ночные прогулки, когда он неожиданно в темноте выскакивал из-за угла в самых тихих, безлюдных местах, бесцеремонное пресекание всех попыток вовлечь его в беседу, страсть к потемкам, побуждавшая его запирать двери, спускать шторы, тушить свечи и лампы, – кто мог бы примириться с этим? Когда незнакомец проходил по улице, встречные сторонились его, а за его спиной местные шутники, подняв воротник пальто и опустив поля шляпы, подражали его нервной походке и загадочному поведению. В то время пользовалась популярностью песенка «Человек-привидение». Мисс Стэтчел спела ее на концерте в школе – сбор пошел на покупку ламп для церкви; после этого как только на улице появлялся незнакомец, тотчас же кто-нибудь начинал насвистывать – громко или тихо – мотив этой песенки. Даже запоздавшие ребятишки, спеша вечером домой, кричали ему вслед: «Привидение!» – и мчались дальше, замирая от страха и восторга.
Касс, местный врач, сгорал от любопытства. Забинтованная голова вызывала в нем чисто профессиональный интерес; слухи же о тысяче и одной бутылке возбуждали его завистливое почтение. Весь апрель и весь май он старательно искал случая заговорить с незнакомцем, наконец не выдержал и около Троицы решил пойти к нему, воспользовавшись как предлогом подписным листом в пользу сиделки местной больницы. С удивлением он убедился, что мисс Холл не знает имени своего постояльца.
– Он назвал себя, – сказала мисс Холл (утверждение, лишенное всякого основания), – но я не расслышала.
Ей неловко было сознаться, что постоялец и не думал называть себя.
Касс постучал в дверь гостиной и вошел. Оттуда послышалась невнятная брань.
– Прошу извинения за то, что вторгаюсь к вам, – проговорил Касс, после чего дверь закрылась и дальнейшего разговора миссис Холл уже не слышала.
В течение десяти минут до нее долетал только неясный шум голосов; затем раздался возглас удивления, шарканье ног, грохот отброшенного стула, отрывистый смех, быстрые шаги – и на пороге появился Касс; он был бледен и оглядывался, вытаращив глаза. Не затворив за собой дверь и не взглянув на хозяйку, он прошел по коридору, спустился с крыльца и быстро зашагал по улице. Шляпу он держал в руке. Миссис Холл зашла за стойку, стараясь заглянуть через открытую дверь в комнату постояльца. Она услыхала негромкий смех, потом шаги. Со своего места она не могла увидеть его лица. Потом дверь гостиной захлопнулась, и все стихло.
Касс направился прямо к викарию Бантингу.
– Я сошел с ума? – произнес он отрывисто, едва войдя в пыльный кабинет викария. – Похож я на помешанного?
– Что случилось? – спросил викарий, кладя раковину пресс-папье на разрозненные листы своей очередной проповеди.
– Этот субъект, постоялец Холлов…
– Ну?
– Дайте мне выпить чего-нибудь, – сказал Касс и опустился на стул.
Когда Касс несколько успокоился с помощью стакана дешевого хереса – других напитков у добрейшего викария не бывало, – он стал рассказывать о своем свидании с незнакомцем.
– Вхожу, – начал он задыхающимся голосом, – и прошу подписаться в пользу сиделки. Как только я вошел, он засунул руки в карманы и плюхнулся в кресло. «Вы интересуетесь наукой, я слышал?» – начал я. «Да», – ответил он и опять фыркнул. Все время фыркал. Простудился, должно быть. Да и что удивительного, раз человек так кутается. Я стал распространяться насчет сиделки, а сам озираюсь по сторонам. Повсюду бутылки, химические препараты. Тут же весы, пробирки и пахнет ночными фиалками. Не угодно ли ему подписаться? «Подумаю», – говорит. Тут я прямо спросил его, занимается ли он научными изысканиями. «Да», – сказал он. «Длительные изыскания?» Тогда его словно прорвало. «Чертовски длительные», – выпалил он. «Вот как?» – сказал я. Вот тут-то и пошло. В нем уже раньше все так и кипело, и мой вопрос был последней каплей. Он получил от кого-то рецепт – чрезвычайно ценный рецепт, для какой цели – этого он не может сказать. «Медицинский?» – «Черт побери! А вам какое дело?» Я извинился. Он снисходительно фыркнул, откашлялся и продолжал. Рецепт он прочел. Пять ингредиентов. Положил на стол, отвернулся. Вдруг шорох: бумажку подхватило сквозняком. Он работал в комнате с открытым камином. Вспыхнуло пламя, и не успел он оглянуться, как рецепт сгорел и пепел вылетел в трубу. Он бросился к камину, – поздно. Вот! Тут он безнадежно махнул рукой.