Подруги оставили малыша в покое, с жадным вниманием уставились в страдающее лицо Оли, обменялись понимающими взглядами и вывели Олю на открытый кусочек пластиковой травы перед песочницей. Никто не видел, чтобы ее били. Это были умелые подсечки по щиколоткам, по коленями, в результате которых она упала. Ее заставили подняться и встать на четвереньки. Голоса, чтобы позвать помощь, у Оли не было, но и не к кому уже было обращаться. Взрослые быстро разобрали своих детей и убежали подальше от всем известных хулиганок. Остались дети, которые пришли без родителей, а потом появились зрители из числа школьников, возвращающихся после уроков, и просто зевак. Девицам все сходило с рук именно потому, что они якобы «прикалывались» и никому не причиняли вреда. Тот факт, что папа Маши Захаровой был заместителем начальника отделения полиции района, завершал картину этих художеств. С этим никому не хотелось связываться.
Оля запомнила каждое слово, все их издевательства и оскорбления. Они поднимали ее голову за волосы и заставляли смотреть в их страшные лица палачей. Ей было физически очень плохо, ее тошнило, она хотела в туалет… Сколько времени тогда прошло – час, много часов, – она так никогда и не смогла вспомнить. Пиком казни было то, что девки задрали ее юбку, стащили обмоченные трусики и всем их показывали, хохоча:
– Психуша обоссалась, она ходит в школу без памперсов…
Потом одна из них сбегала в школу и привела Витю, мальчика из параллельного класса, который «бегал» за Олей, они даже один раз поцеловались у ее подъезда. И Оля видела его почти безумные, растерянные глаза, вокруг все визжали и смеялись, а он… Он просто убежал.
Сколько тысяч или миллионов раз она все это пережила за всю последующую жизнь? Это не вопрос. Вопрос в другом: сколько это ей еще переживать, свою казнь, позор, свою растоптанность навеки.
Тогда Олю увезли в больницу. Подружек пожурили за то, что обидели больную девочку. Они легко объяснились: «Так мы просто поржать, кто знал, что она такая». Ходили, конечно, героинями. Состояние Оли было настолько серьезным, что это подкосило и ее мать. Зинаида передвигалась со страшной болью, но знала, что ей ни в коем случае нельзя сесть в инвалидное кресло. Была реальная опасность, что Олю в этом случае отправят в психоневрологический интернат. И это был бы конец ее будущему и, возможно, жизни. Так они вдвоем пробивались к Олиному совершеннолетию – сквозь боль, страдания, страх и унижения.
Наверное, самым счастливым случаем в Олиной судьбе стала встреча с Иваном Петровичем, одним из врачей больницы. Он подолгу с ней разговаривал, очень многое объяснял, и его вывод в конце концов и стал жизненной программой Ольги.
– Ты не больна, – сказал он. – Ты, наоборот, одарена редкой и яркой эмоциональностью, восприимчивостью, впечатлительностью. В тебе есть много талантов. Наверное, ты могла бы стать актрисой, лучше Сары Бернар. В тебе столько способностей к разным предметам. И один враг, который может все загубить. Это твой собственный страх. Но в тебе есть и сила, раз ты сохранила полноценность к пятнадцати годам. Это долгий и хороший путь к взрослости. Я верю в тебя. Ты необыкновенный человек.
– Один враг? Страх? – с недоумением спросила тогда Оля. – А все? А эти? Три «мушкетера наоборот»?
– Все – это никто, – резко ответил Иван Петрович. – Стадо – куда поведут. Надо уметь видеть в толпе людей и только их. А эти трое… Просто мрази. Такой мой медицинский диагноз. Это не лечится. Ужас перед ними вытесняй презрением. И борись. За себя.
И Оля боролась. До девятнадцати лет вместе с мамой, потом одна. Маминых сил хватило только на такой срок. Оля по-прежнему была среди самых сильных учеников школы, потом в числе лучших студентов архитектурного института. Она знала, что всегда должна хорошо выглядеть, заниматься спортом и правильно питаться. В идеале избавиться от потребности в каких-либо лекарствах. Оля хотела и, наверное, могла бы стать хорошей актрисой, но тут ее победил страх. Она всегда будет бояться увидеть эти три взгляда из зрительного зала. Так что ее маленькое, чудесное и почти совершенное до сегодняшнего дня бюро – идеальное решение. Было. Сегодня туда вошла Маша Захарова.
К утру Ольга добралась до ванной, приняла контрастный душ, вошла на кухню. Открыла аптечку, просто посмотрела на единственный тюбик с успокоительными таблетками и захлопнула дверцу. Приготовила свой продуманный вкусный завтрак. Поела на лоджии, глядя на светлеющее небо с розоватым намеком на солнечный день. Сварила кофе, поставила чашку на стол и ровно, спокойно сказала себе:
– Мрази. Борись. Возмездие.
Это был план, еще более выношенный, чем идея своего дизайнерского бюро.
На работу Ольга Селиванова пришла, как всегда, за двадцать минут до начала трудового дня. Навела порядок на своем и без того безупречном столе. Когда в ее кабинет заглянул поздороваться лучший дизайнер Никита, как поступали все приходящие сотрудники, она попросила его зайти.
– Вот договор и контакты, Никита. Тебя, конечно, о таком не нужно просить, но я все же скажу. Сделай, пожалуйста, в самом лучшем виде. Как для меня или себя. Если мешают другие проекты, мы их передадим кому-то другому. Это очень важно. Речь о подруге детства. Знаешь, как это бывает: из серости пробивается к красоте. В этом можем помочь только мы.
– Красиво сказано, – задумчиво произнес Никита. – Из серости к красоте. Я сразу увидел, что требуется. Это дом?
– Да. Свяжись с Машей прямо сейчас.
Художника Колю Ольга пригласила к себе в кабинет в конце рабочего дня.
– Извини, задержу на минуту. Это личное. Я сегодня читала отзывы на работу бюро и твою в частности. Самый восторженный отзыв о тебе от клиента по фамилии Кольцов, подписался как частный детектив. Это так или просто шутка?
– Конечно, так. И, как я узнал, он очень хороший детектив. И мужик при этом отличный. Он написал, что я ему скрасил развод, создав произведение искусства из однушки, которая ему досталась в результате жестокости судьбы. На самом деле он сам так поделил четырехкомнатную квартиру. Жене с ребенком – трешка. Скажу честно: я там выложился, так за душу взяла драма. Мы там пили и пели песни про разбитую любовь.
– Пили и пели? – строго спросила Ольга. – Покажи мне фото этой квартиры после твоей работы.
– Вот, – с гордостью произнес Коля, открыв на ее компьютере галерею снимков по проекту «Кольцов». – Как?
– Отлично и необычно. Если он пришел в такой восторг, значит, что-то понимает. Не исключено, что человек умный и неплохой.
– Я тащусь от твоих выводов по поводу любой ерунды, – рассмеялся Коля.
– Ерунды не существует, – серьезно ответила Ольга. – Ты не можешь меня связать с этим Сергеем? И дать что-то вроде рекомендации.
– Без проблем. Оля, если тебе нужна помощь – любая, – я тут, рядом. Ты только свистни. А Сережа тебе позвонит.
Кольцов приехал к Ольге на следующий вечер. Они обменялись короткими оценивающими взглядами, и Ольга сразу перешла к делу:
– Нужна информация о таких людях. Мария Захарова, замужем, но фамилию оставила девичью. Вот адрес, телефон. Анна Коркина, точно знаю только адрес, по которому она жила, когда училась в школе номер 155. Работает санитаркой в какой-то больнице. Есть сын около десяти лет. Лидия Никанорова, жена депутата с такой же фамилией. Остальное, видимо, легко узнать. Все три одного возраста. Жили в одном районе с родителями, учились в одной школе… Информация требуется особая, скрытая. Компромат. Если такой есть, разумеется. Это возможно? Не слишком сложно? Люди не публичные, кроме депутата, не из тех, о которых пишут на каждом заборе.
– Я бы определил сложность – проще пареной репы. Если в течение суток ничего не найду, разговора не было. Если что-то есть – подписываем договор. Из него будет ясно, что все навсегда между нами. Должен уточнить: может ли идти речь о вытекающих из информации действиях?