– Митша во сне дал о себе знать. Когда я с ним в мысленную беседу вступила, он не только о тебе предупредил, но и намекнул на то, чтобы я позаботилась о тебе. Казак казака видит, пусть и через время.
– Митша твой учитель?
– Дед, друг, а учитель в последнюю очередь. Он не считал меня своей ученицей, все внучкой называл. Не хватает его, сколько уже лет прошло. Нет ныне таких людей. Мир все больше погружается в саван темных энергий. Слуги Христа навевают тьму. Близится битва. И ты, и я это знаем, как и исход.
– Ты знаешь, кто поведет казаков на бой?
– Ты тоже, но не будем произносить имени вслух. Если ты выздоровеешь и сил наберешься, то сам все своими глазами и увидишь.
– Казаки денек-второй поживут у вас, а потом, как удостоверятся, что все в порядке, уедут. Не возражаешь?
– Могут и три-четыре дня пожить. Помогут нам. Здесь тебя опасно оставлять. Места есть более укромные, где можно и зиму пережить, и себя в порядок привести.
– Что ж, я согласен. Поживу у тебя, пока не выгонишь.
– Не усидишь ты тут долго, на Сечь и в плавни потянет. О Франции мне расскажешь. Вижу, что жил там долго.
– Расскажу, коли послушать захочешь.
– Воин ты, умелый воин, былые навыки, правда, подрастерял, но это дело наживное.
– Лекарь я, как и ты.
– Лекарь не пекарь и не бондарь, – вздохнула Горпына. – На первый раз обо всем поговорили. В хату пойдем. Заждались нас. Хлопцам скажи, что договорились обо всем.
– Злотыми за постой заплачу.
Горпына усмехнулась.
– Хочешь, чтобы я обиделась?
– Тогда дам на инструмент денег.
– Вижу, что не бедный ты.
– Не отказывайся. Если не тебе, то детям и внукам пригодятся злотые.
– Ладно, почти согласилась. Умеешь убеждать. Налогов с нас все больше сдирают, хоть и глушь. Никак не нажрутся старосты. Хотя панщины нет пока. Хорошо, что не доживу до того, как это случится.
– Знаешь, когда умрешь?
– Догадываюсь. Могу и раньше уйти, но врагам такой радости не доставлю.
Я кивнул, а Горпына сразу же встала из-за столика и направилась в дом, а я пошел за ней. Так первый раз в своей жизни встретился я с Горпыной, женщиной, которая по мере того, как я больше узнавал о ней, раскрывалась передо мной во всей своей красе, в первую очередь в красоте характера и поступков, которые она совершала.
Пробыл я в здешних местах почти два года. За это время, как говорят, много воды утекло. Перезнакомился я со многими местными жителями, да и так получилось, что рассказала мне Горпына несколько историй из своей жизни, которые, как только я их услышал, решил записать, когда будет время. Время нашлось у меня лишь в возрасте девяноста лет. Именно тогда я вновь обратился к истории Горпыны. Скажу сразу, что история ее жизни не менее захватывающа, чем история жизни казака, который воевал и везде побывал. Да и не сказать о женщинах, как я вижу, вглядываясь в будущее, было бы в корне не верно. Ведь будущих казаков, каких-никаких, вынашивают и рождают женщины. И закалка у женщины иной раз должна быть еще крепче, чем у мужчины.
Ведь мужчина может за себя постоять, оружие в руки взять, а у женщины сабля – брови черные, да усмешка и насмешливый взгляд. Как посмотрит, так и поблагодарит, отметит для себя: с этим может что-то получиться, а от этого надо подальше держаться. Правда, Горпына такая девушка и женщина была, что и саблей умела управляться, а виной тому был дед. Именно он многому научил внучку. О деде Горпыны мой следующий короткий рассказ, чтобы было понятно, откуда такая умная и знающая Горпына взялась. Наука казацкая и волховская, которую женщинам не показывали, была преподана Горпыне, правда, не сразу. Митша в данном случае шел против понятий и правил, бытовавших в казацкой среде. Он знал, что делал, и знание это со временем проросло во внучке. Тут, как говорится, что посеешь, то и пожнешь. Куда стрелу из лука направишь, туда она и полетит.
Знахарь
Что можно сказать о человеке, который немало казаковал, многому научился, побывав далеко за пределами Украины, освоил лекарскую практику и стал целителем? Его дорога в жизни – помощь казакам и многим из тех, кто к нему обращается.
Что можно сказать о его детях и внуках? Только лишь то, что в любом случае, хотят они того или нет, а ремесло, выбранное для кого отцом, а для кого дедом, оставляет на них и на их судьбах и линиях жизни неизгладимый след.
Что можно сказать о внучке знахаря, искусство которого с годами только лишь совершенствуется и оттачивается, а в чашу опыта падает очередной изумруд?
Она, хочет того или нет, только лишь его продолжение. И, как стрела из лука, поражающая цель, летит туда, куда ее направит умелый стрелок.
Иван Сутима, в прошлом лихой казацкий атаман и характерник, выбрал свой путь. Он своими действиями во многом определил судьбу и детей, и внуков. Не все они пошли по его стопам, не все дожили до его лет, никто из них, как отец и дед, не взял в руки дубовый посох и не начал лечить.
Лишь внучка – как степной цветок, распускающийся под светом солнца, несмотря на невзгоды, продолжила дело деда как понимала, могла и умела.
Василь ГалайдаПереночевали мы у хозяев, кто в хате, а кто в сарае, который рядом стоял, а поутру Горпына и говорит, к нам обращаясь, мол, здесь жить почти опасно. Надо бы в лес пойти, да избушку в нем охотничью найти, да не одну… Остап, как главный группы, то на меня, то на Горпыну, то на Яра поглядывает, но молчит. Да и что говорить? Как хозяева скажут, так и будет. Хозяин остался, а Горпына повела казаков по тропкам-дорожкам, что к лесу вели, а потом и в лесу между деревьями да полянами вились, на восток, туда, где бежал привольно, неся воды, Славута-Днепр. Я ходить тогда не мог долго. В хате остался вместе с хозяином. Как я понимал, именно в тех местах, куда Горпына группу вела, мне и предстояло зимовать.
Хозяин, мужчина не очень-то и словоохотливый, тем не менее, делами позанимавшись, решил побеседовать со мной. Уселись мы, как и вчера с Горпыной, за столик, что на веранде был, тут Якуб, глядя чуть мимо меня, беседу-то и завел. На меня глядит хитро, ус поглаживает и поправляет, все присмотреться хочет. Якуб в прошлом казак и казак умелый и справный, почти лихой по молодости. Был и десятником, и сотником, мог и дальше пойти, но не захотел. Он на три года старше Горпыны, но годы пока еще не слишком тревожат его лицо морщинами. Якуб силен и боевит. Казацкое в нем только лишь набрало силу и теперь, насколько это можно, хозяин проявляет это в работе. По хозяйству ведь всегда дел хватает.
Беседа, начавшаяся где-то после полудня, когда Якуб уже много по хозяйству сделал, течет, как река, неспешно и размеренно. Якуб не торопится, меня расспрашивает, да и о себе не молчит. Многое от него узнаю. Дети, а их у супругов пятеро, давно с ними не живут. Разошлись по свету в поисках лучшей доли. Одного сына уже убили. Говорит Якуб об этом спокойно. Боль утраты не тревожит его. Он понимает, война есть война. Если ты стал казаком, кинул жребий, значит, ты получаешь в соответствии с выбором все, что причитается. И тут, как говорится, или пан, или пропал. Пропавших, это знают все, гораздо больше, чем людей, которые выкрутились и выжили.
Двое оставшихся сыновей живут один в Черкассах, другой в Белой Церкви. Дочери вышли замуж, также подались в мир. Иногда Якуб и Горпына видят внуков, но уже два года как такой радости сыновья и дочери им не предоставляют. Правда, вместо внуков у них в доме Светанко, сирота, но парень смышлёный и быстрый. Ему уже шестнадцать вскоре исполнится. Светанко все умеет делать, глядит на меня с интересом, хочет побеседовать, но не решается пока что подойти. Надо ведь дать гостям осмотреться. Светанко, как я вижу, и сам хочет казаком стать. Правда, пока не решается об этом заявить. Восторженно он глядит на Остапа, но еще с большим восторгом – на его помощников. Колоритные казацкие типы привлекают к себе внимание. В ушах у Стаса Кочериги кольцо, длинный казацкий чуб заведен за ухо, казак все время подмигивает Светанку, как давнему знакомому, мол, не смущайся, говори, если что надо.