– Ну давай же, я знаю, когда девочки меня хотят.
– Олег Вениаминович, но я занята, – толкнула я его сильнее, отворачивая лицо от его мокрых, причмокивающих губ.
– И кем же позволь спросить?
– Мною! – прозвучал знакомый, грубый голос в приоткрытое окно, а в следующий момент голова Афанасьева столкнулась с рулем.
– Ай! Сладенький?! Ты какого лешего здесь забыл? – крякнул Афанасьев, потирая затылок. Рома ничего не ответил, а только разблокировал двери и обошел машину с другой стороны.
Меня терзали два чувства. Бесконечное счастье от того, что я вижу любимого и страх. Рома застал меня в машине с другим. И вот теперь попробуй объясни этому безэмоциональному роботу, что бл*доватый режиссер просто меня подвозил.
Так, стоп?
– А откуда ты знаешь Олега Вениаминовича? – спросила я, пока Рома буквально вытаскивал меня из чужой машины и вел в сторону подъезда.
– Эй, эй! Рома, – в след нам бежал недонасильник. – Я же не знал, что Синицына с тобой.
– Как же здорово, что теперь ты об этом знаешь. Исчезни, Афанасьев.
Тот только взглянул на меня и улыбнулся. Очевидно, эта драматическая зарисовка его позабавила.
– До встречи на репетиции, Синицына. Извини, если обидел.
Ответить Рома мне не дал, буквально впихнув в дверь подъезда, а затем столь же неделикатно в лифт.
– Ай, Рома! Мне же больно, – стала потирать я плечо, которым ушиблась.
– Тебе ли не знать, Аня, что боль ведет к удовольствию.
– Это не…
– Закрой рот! – вдруг рявкнул он, от чего я обиженно насупилась.
Опять злится. И что он злится? Я же приехала. И он, вон, вроде и не выпивший. Несмотря на легкую тень ссоры, что пролегла между нами, я не могла на него насмотреться.
Впитывала образ, которым жила последнюю неделю, то и дело опуская взгляд к атрибуту, с помощью которого мне предстоит сегодня извиняться за сорванные планы.
Думаю, можно не говорить, что атрибут уже явно виднелся за ширинкой джинс, серьезно так их оттопыривая.
Когда мы вошли в квартиру, вокруг нас сгустилась напряженная тишина. Никто не произносил ни слова, в темноте снимая куртки и скидывая обувь с сумками.
Рома потянулся к выключателю, но передумал и медленно повернулся ко мне. Нависая, подавляя, заглядывая в глаза своими черными от темноты.
Вот прямо сейчас страх захватил меня целиком, легкой дрожью отдаваясь в руках, которые вмиг оказались в тисках его пальцев. В таком состоянии я его еще не видела и мне вдруг захотелось спрятаться, убежать.
– Рома, объясни мне…
– Нет, Аня. Это ты объясни мне, – прошипел, хватая меня за лицо.
– Тебе мало меня? Ты решила еще еб*рей себе завести?
– Что? – мое удивление было искренним, но Рома ни на грамм не поверил.
– Веселов. Афанасьев. Сколько еще поклонников ты мне покажешь, чтобы доказать, насколько ты дорого стоишь?
– Каких поклонников? Рома, ты несешь ерунду. Афанасьев просто подвез меня. Он просто…
– А ты просто дала себя полапать
– Лапаешь меня сейчас ты, – попыталась я вырвать руку, но проще было вырвать с корнем дерево. – Он ничего не успел, и, если ты помнишь, я влепила ему пощечину.
– Несильную, раз он только развеселился, – грубо напомнил Рома.
– Нужно было действовать как ты, и заставить целоваться с рулем?
– Все лучше, чем наблюдать, как целуется с ним моя… – он резко замолчал и вот тут меня понесло. Я даже мысленно не могла как-то назвать себя по отношению к нему. Я просто не знала. Не знала, как бы он представил бы меня свои коллегам и друзьям.
– Отлично, Рома, ты даже не знаешь, кто я тебе. А я скажу! Отпусти меня! – все-таки вывернулась я и отошла к двери. Я не хотела уходить, но готова была это сделать, если прямо сейчас ничего не изменится.
Нельзя обращаться с человеком, как с вещью, а потом уповать на судьбу, что она потерялась.
– Я скажу кто. Девочка по вызову. Любовница. Шлюха! – ткнула я в него пальцем.
Он дышал тяжело, в полумраке это ощущалось сильнее. Особенно сильно, когда он резким взмахом руки прижал меня к входной двери, больно ударив затылком.
– А кто спорит, малыш? Тебе с самого начала были известны правила этой недетской игры. Или я ошибаюсь?
Он приблизил свое лицо ко мне, вглядываясь и ожидая ответа. Признавать было больно, хотелось кричать и требовать уважения. Но против правды не пойдешь.
– Нет, не ошибаешься, – покаянно ответила я, но тут же воспарила духом. – Но это не дает тебе права…
– Это дает мне право знать, что ты танцуешь только на моем члене.
– Не груби. – отвернулась я и напоролась взглядом на зеркальную поверхность шкафа, в котором так хорошо были видны наши силуэты. Мой маленький, изящный и его высокий сгорбленный, чтобы лица были на одном уровне. Он повернул к себе мое лицо и спросил:
– И почему, скажи на милость, я мучаюсь всю неделю, сдрачивая каждый раз после твоего соблазнительно голоска, избегая на все готовых баб, а ты крутишь задом…
– Я не перед кем ничем не крутила, – моему возмущению не было предела. За кого он меня принимает?
– А ты считаешь, Афанасьев по доброте душевной юных девочек в машину сажает? Тебе рассказать, кто он?
– Я – не дура. Я все знаю. Рома, ты сдавил мне горло, – напомнила я, когда его рука с лица переместилась на шею и чуть сжала. – Он бы ничего не сделал… Не посмел бы.
– Зато Веселов, я смотрю, сильно смелый, – рявкнул он и потянулся к куртке, а затем достал телефон и открыл ватсап.
Я зачаровано смотрела на изящные па, запечатленные в стоп-кадре и не понимала… А что такого нашел здесь Рома?
– Захотела показать мне, как хорошо…
– Рома, не смеши меня, это просто балет! Просто танец. И если в стоп-кадре и выглядит, как…
– Порнуха.
– Да нет же, – вскричала я, топнув ногой. Он так говорил, словно я в порно актрисы подалась. – Посмотри, вот это – гранд жэтэ, вот это…
– И знать не хочу. И видеть этого тоже не хочу, – отошел он, проведя дрожащей рукой по волосам. – Ты меня до дурки доведешь. Зачем было это присылать?
– Это не я. Как бы я тебе послала. Я ж на сцене весь вечер была. Это…
Рома смотрел, выгнув бровь, ему явно было наплевать, как получилось это недоразумение. Губанова, сучка!
– Ну, послушай, – улыбнулась я и, отложив телефон, приблизилась к этому сгустку обиды и злости. От него исходил гнев, который можно было буквально растереть между пальцами. Я, рискуя всем и вся, вошла в его личное густое пространство, словно в некий сумрак, не отрывая взгляда от потемневшего в гневе лица.
– Аня, я зол. Думаю, тебе лучше…
– Я уйду, если ты скажешь, – подошла я ближе. – Просто я хотела сказать, что когда танцую, то…
– Что? – спросил он, наклоняя голову, когда я прижала ладони к его твердой, накаченной груди и мягко лизнула влажную кадык. Меня пробрало от собственной смелости, а Рома вздрогнул и прищурился.
– Когда танцую, я думаю о тебе.
– Продолжай, – наконец, оттаял он, и рукой коснулся моих влажных от снега волос.
– О том, как ты меня целуешь, – облизнула я губы, зная, что он внимательно следит за каждым моим движением. Особенно если это движение языка. – О том, как сжимаешь в объятиях.
Наши губы находились на таком мизерном расстоянии, что дыхание от моих слов уже смешивалось с его, а мужские руки все крепче стискивали затылок.
– О том, как глубоко ты в меня входишь, о том, как твой член скользит во мне.
Рома больше не хотел слушать. Нападение его грубых жестких губ было столь сладким и нужным, что я просто растеклась лужицей у его ног.
Так бы и было, не подними он меня за бедра и не прижми к себе. Одна его рука забралась под одежду, другой он расстегивал мне джинсы, пока мои руки старательно ему вторили.
С мужским ремнем я так и не научилась обращаться, поэтому уже раздраженной медлительностью Рома просто понес меня в комнату, включив лишь приглушенный свет. А затем, заставив взвизгнуть, бросил на застеленную темным покрывалом кровать.
– Я давно не испытывал такого желания убивать, – грубо и хрипловато говорил он, наблюдая, как я в нетерпении стягиваю с себя джинсы, а сам снимая совершенно ненужные вещи.