«Ты умираешь? Это жизнь со мной тебя убивает?» – спросила его я тогда.
«Что? – переспрашивал он раза три, потому что я слишком часто шмыгала носом. А то, что он никак не мог понять меня из-за всхлипываний, еще больше меня злило. А потом я миновала стадию гнева и погрузилась в боль и просто бесконечно твердила одно и то же. – Ты ужасный человек. Это ужасный поступок. Ты совершаешь ужасный, ужасный поступок».
В какой-то момент он повесил трубку, но я повторяла это заклинание месяцами – всем друзьям, кто соглашался слушать, моим родителям, его родителям, всем, за исключением двоих людей: Кори и Джо.
Я делаю глубокий, глубокий вдох и сажусь рядом с ним на диван.
– Джон, – тихо зову я и кладу руку ему на спину. Это привычное движение, которое осталось на уровне мышечной памяти. У меня не было намерения делать это. Дотронувшись до него, я уже сожалею об этом. – Все можно поправить. – Я имею в виду его отношения с детьми. Но перед глазами у меня в этот момент стоит обручальное кольцо, которое лежит сейчас в самом дальнем углу шкатулки с драгоценностями наверху, в моей спальне. Я так и не избавилась от него. Сказала себе, что оставлю на черный день. Который и так наступает каждый день последние три года.
Он смотрит на меня:
– Прошли годы. Четверть жизни Джо.
Я киваю. Боль меняет восприятие времени, превращает его в изнурительный путь, и мне кажется, что прошла половина моей.
– Но они не настроены ненавидеть тебя. Да, они озлоблены и, скорее всего, будут задавать реально трудные вопросы. Но они также хотят – отчаянно хотят, – чтобы ты все исправил.
Я говорю от имени детей, конечно. Я не говорю за себя. Ну, мне так кажется.
Он сокрушенно качает головой. Вечно у него нет никаких идей. Вечно он готов сдаться. Чувствую, как снова подступает гнев.
– Не иди на поводу у лени, Джон. Если ты не собираешься вложиться сейчас, не собираешься вкладываться в отношения, то просто уходи. Я не позволю тебе здесь остаться ни минуты. Если у тебя цель снова их разочаровать…
Или меня. Он качает головой:
– Конечно нет. Я просто… ужаснулся.
– Конечно. И я тоже. Но эти дети гораздо умнее нас. Они сразу поймут, что мы притворяемся. Если ты хочешь провести с ними неделю, а потом исчезнуть на три года, они враз это поймут. Они будут тебя мучить, подвергать проверкам. Раз за разом, пока не удостоверятся, что ты на самом деле хочешь быть с ними. Если не готов, просто не трать время.
– Я готов. Я хочу этого больше всего на свете. Не хочу тебя пугать, но мне нужны настоящие отношения с детьми. Я сейчас вице-президент и могу все лето работать дистанционно. Если будет что-то срочное, лететь до Чикаго совсем недалеко. В Гонконге я не нужен до сентября. И с годами у меня будет все больше свободы и автономии. Неделя с детьми может стать лишь началом… если ты не будешь возражать.
– Что? – От удивления я бледнею. Я начинаю трястись и паниковать. Он что, претендует на детей? Он хочет их похитить?
– Подожди, подожди, – останавливает он меня, увидев выражение моего лица. – Ты только что спросила меня, готов ли я к долгосрочной перспективе. Я отвечаю тебе, что готов. Не надо сейчас мысленно нанимать адвокатов и писать сценарий всей жизни.
Я делаю глубокий вдох и киваю. Конечно, он прав. Как же это возможно, что человек, с которым я уже столько лет не живу, все равно знает меня лучше всех в мире? И как же страшно знать ответ на этот вопрос.
– Они будут жить со мной, – говорю я больше для собственного спокойствия.
– Они будут жить с тобой, – кивает Джон. – Ты их мать. Я просто хочу… быть для них чуть лучшим отцом, чем был. – Я удивленно поднимаю брови. – Я просто хочу быть для них отцом, – поправляется Джон.
– Тогда я тебе помогу, – соглашаюсь я, хотя меня переполняет чувство несправедливости. Я помогу ему компенсировать ущерб, который он нанес детям. Хотя он нанес его и мне. – Но я не тебе помогу, – поясняю я. – Я помогу им.
А трусливая, надеющаяся, идиотская часть моего сердца шепчет сама себе, думая, что я не слышу: «А возможно, поможешь и себе».
Глава 3
Дорогая мама,
я уже знаю, что ты сейчас скажешь: мне нельзя использовать читательский дневник только для того, чтобы жаловаться на книги. Поняла. Я должна делиться своими глубинными чувствами о том, что я читаю на этой неделе, и нужно писать именно так – от руки, в большом красивом альбоме, чтобы я поняла, как жили люди в старые времена, когда машины не летали, а по земле бродили динозавры.
Но понимаешь, это же очень странно – написать шутку и не получить в ответ смайлик! Писать сообщения настолько естественнее! Это настоящая беседа. Ты знаешь, когда тебя поняли, а когда нет. А вот это писание от руки – неестественное. Оно безответно. Это все равно что кричать в пустоту. Прочитаешь ли ты этот текст? Когда? Ты сейчас смеешься? Или ты читаешь мою писанину по диагонали? Ты хочешь что-то мне ответить?
Я люблю тебя, мам, правда. Но мне кажется, ты совсем не понимаешь, каково это быть… кем?.. Молодым? Кем-то другим, новым. Я – такой человек. Я прожила пятнадцать лет, и сейчас самое время познавать мир, а не дряхлеть и занудствовать. И прежде чем ты начнешь занудствовать (видишь!) на предмет твоей мудрости и опыта, позволь мне сказать, что я знаю, что ты и папа на медовый месяц летали в Париж. Но что еще вы делали вместе с тех пор? Что ты вообще делаешь для себя, для собственного удовольствия? Я вижу только, как ты работаешь и достаешь меня и Джо.
Что вроде бы и ничего. Я уже поняла, написав последнее предложение, что твоя жизнь сейчас – не про удовольствие, и это не совсем твой выбор. Это был выбор папы. Думаю, это он виноват в том, что твоя жизнь свелась к работе и продуктовым магазинам. Если бы он не ушел, вы бы наверняка снова съездили в Париж. А мы бы тоже с вами поехали, если бы он не ушел?
На самом деле я просто хотела сказать, что после долгих раздумий я решила не читать «Загадочное ночное убийство собаки». Весьма вероятно, что эта книга «очень важная», но уж точно не «очень интересная». Вместо нее я прочитаю «Пять дней в Париже» Даниэлы Стил. Она увлекла меня с самого начала. Там идет речь про сенатора, жена которого влюбляется в богатого мужчину. Ну ты сама знаешь.
Ого. Ты не можешь со мной спорить, потому что это дневник, а не сообщение в мессенджере. Ого! Я покорена.
С любовью,
твоя неграмотная дочь Кори.На следующий день, как только в школе звенит звонок после последнего урока, я гарцующей походкой вхожу к Лине.
– Лина, – шепчу я. – Лина! Бросай все дела и пойдем выпьем кофе.
– Не могу, – отвечает она, сгорбившись за монитором. – На сайте RealSteal нереальные скидки. – Лина, бывшая монахиня, учитель, несущая детям ценности и этику, духовный наставник не только мой, но и моих детей, умудряется при этом быть заядлой шмоточницей. – Мне нужна вот эта сумка.
Я ставлю рядом с ней еще один стул и смотрю на экран:
– Знаешь, первый шаг – признать, что у тебя проблема.
– Эта фраза вызывает у меня недоумение. Первый шаг – это поверить, что у тебя есть проблема, так? И только потом ее можно признать. Если ты признаешь проблему, прежде чем ты поверишь, что она у тебя есть, разве будет от этого хоть какая-то польза?
– У тебя проблема, – четче выражаюсь я. – Поверь.
– У меня есть увлечение, – поправляет меня она. – Посмотри на это. – Лина поворачивает монитор ко мне.
– Это очень красивая сумка. Конечно, она совершенно не в стиле Лины. От Longchamp[15]. Консервативная. Солидная. Почти что классически-скучная.
– Через десять минут цена снизится на десять процентов. В этот самый момент мне нужно успеть обновить страницу и купить ее первой.
– Мне кажется, твое время стоит этих десяти процентов, – говорю я, просто чтобы услышать ее контраргумент.
– А мне кажется, что первые десять минут после завершения уроков стоят ноль долларов. Если мы выйдем сейчас куда-нибудь за пределы школьных стен, везде будем натыкаться на учеников – на парковке, в кофейне, в парках, в лавках с мороженым, да даже в магазине батареек, потому что в 15.15, после уроков, они пойдут куда угодно, только не назад в школу. Хочешь со мной поговорить? Закрой дверь, сядь поудобнее, а я обновлю страницу, потому что здесь сейчас единственное место во всей округе, где нас не подслушает никто из учеников.