– Я понимаю, что выгляжу глупо. Вы можете даже принимать меня за сумасшедшую. Хорошо, я откроюсь вам, ибо знаю, что вам можно доверять…. Я их ужасно боюсь….
– Кого?
– Детей! Знаете, они меня когда-нибудь убьют.
– Да что вы, Сара Абрамовна!
– Да, да, да! Когда я родилась, раввин предсказал, что меня убьёт ребёнок. А раввин никогда не ошибается! Никогда!
– Зачем же вы пошли в педиатры?!
– Я хотела идти на терапевтический. Но там конкурс был 60 человек на место. А на педиатрическом был недобор. Я пошла к равви, и он сказал: «От судьбы нельзя уйти. Ты можешь стать хоть электриком, а тебя всё равно убьёт ребёнок».
– Во всяком случае, в ближайшие 10 лет вам ничего не грозит. Я ведь тоже в некотором роде предсказатель.
– Да, я знаю. За тем и шла, чтобы сказать вам…
Но закончить она не успела. Вбежала сияющая Фаина Ивановна:
– Аркадию Самсоновичу стало лучше! Он попросил манной каши и съел полтарелки!
– Завтра он съест больше, ― сказал я.
– Скажите, а как вы так правильно предсказали? Вы что, ясновидящий?
– Я предсказал неправильно. Я предсказал, что он попросит кашки только на третий день.
Глава 7. Похороны ветерана и спасение Фрукта
А на третий день умер дедушка Лошадкина ― девяностопятилетний Потап Иванович. По совместительству Потап Иванович был отцом Владилена Потаповича Лошадкина – первого секретаря Макушинского райкома партии. Гроб с телом покойного был установлен в районном Доме культуры. «Три дня не иссякал поток макушинцев, желающих проститься со своим знаменитым земляком», ― писала газета «Макушинские зори».
Больница практически не работала. Обе машины «Скорой помощи» были задействованы на похоронах: одна развозила гостей, прибывших из соседних районов и Областного центра, на другой заместитель Лошадкина Лужников был откомандирован в Город за мраморным памятником.
И вот семнадцатого июля тысяча девятьсот восьмидесятого года Потап Иванович отправился в свой последний путь. Огромная толпа сопровождала его под жарким июльским солнцем. Всё свободное пространство кладбища заполнилось народом. Впереди у свежевырытой могилы стояли родственники покойного: его сын Владилен Потапович – первый секретарь райкома КПСС с женой, внук Маркс Владиленович – главный врач районной больницы, всё районное начальство, областное начальство и начальство из всех тридцати районов области. Мы врачи, тоже оказались в первом ряду.
Траурный митинг открыл инструктор обкома партии, сказав все полагающиеся к данному случаю слова. Затем на трибуну, наспех, но аккуратно сколоченную чуть в стороне от могилы, поднялась Фаина Ивановна.
– Товарищи! Сегодня мы провожаем в последний путь выдающегося человека. Потап Иванович Лошадкин относится к той когорте легендарных людей, которые устанавливали Советскую власть в Сибири, отстаивали её в Гражданскую и Великую Отечественную войну, а затем всю жизнь трудились, не жалея сил и времени, для повышения благосостояния нашего народа.
Потап Иванович родился девятнадцатого ноября тысяча восемьсот восемьдесят пятого года в одной из глухих деревень Иркутской губернии. С самых ранних пор он проникся сочувствием к страданиям народа. В тысяча девятьсот третьем году вступил в нашу коммунистическую партию. В тысяча девятьсот пятом году участвовал в первой русской революции. Он руководил восстанием пролетариата и крестьянства в Иркутской и Томской губерниях. После поражения революции скрывался от царских ищеек, не раз арестовывался и ссылался в Сибирь. После победы Великой Октябрьской социалистической революции был избран членом Томского исполкома Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. В жуткие годы колчаковского террора руководил партизанскими отрядами в Сибири. В тысяча девятьсот двадцатом году вновь избирается в различные органы Советской власти нашего края. А в тысяча девятьсот двадцать третьем году крестьяне послали его ходоком к Владимиру Ильичу Ленину. Потап Иванович шесть раз встречался с Лениным. Владимир Ильич обсуждал с ним планы строительства социализма в СССР. После последней встречи, накануне нового тысяча девятьсот двадцать четвёртого года, Ленин вручил Потапу Ивановичу подарки для сибирских детей и сказал: «Борись за наше дело, Потап, всю жизнь борись». И эти слова Владимира Ильича стали для Потапа Ивановича путеводной звездой. Куда бы ни посылала его партия, всюду он отдавал нашему народу все свои силы, весь жар мужественного сердца. В наш район Потап Иванович приехал в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году. Несмотря на свой преклонный возраст, он работал на самых ответственных хозяйственных постах и ушёл на заслуженный отдых только пять лет назад. Товарищи! Сохраним же навсегда светлую память о Потапе Ивановиче!
Фаина Ивановна сошла с трибуны и очутилась рядом со мной.
– Как я выступила? ― спросила она. ― Я отвёл глаза и ничего не ответил.
После похорон мы вместе вернулись в больницу.
– Вы не пойдёте на поминки? – спросила она.
– Мне надо посмотреть своих больных. А вы?
– А я дежурю в реанимации.
– А-а. Как чувствует себя Аркадий Самсонович?
– Он давно в общей палате. Сегодня съел на завтрак пять тарелок манной каши. Завтра его выпишут.
С папиросой во рту, в облаках дыма шла навстречу Сара Абрамовна. Её рабочий день кончился, она шла, наслаждаясь свободой и напевая: «Тум бала, тум бала, тум балалайке».
– Сара Абрамовна! Вы почему не были на похоронах? – строго спросила Фаина Ивановна.
– Я могу иметь своих прав человека? Я могу не ходить туда, куда не хочу? ― волнуясь, Сара Абрамовна всегда переходила на свой собственный диалект.
– Все хотят, одна вы не хотите. Я чувствую ваши антисоветские настроения! Мне придётся поставить о вас вопрос на парткоме. Вас ведь и из Крыма выгнали за это!
– Никто меня не выгонял, я сама уехала. Да! Я всю жизнь боролась за права крымских татар, и за это меня преследовали! Меня не выгнали. Я уехала, чтобы меня не арестовали. Но придёт время, и я получу по заслугам! А у вас спросят – и у вас, и у вас, ― она указала на меня, ― спросят, что вы делали, когда травили Сахарова и Солженицына?!
– Я работал, ― ответил я скромно.
– А мы у вас уже завтра спросим. Я завтра же соберу партком.
– Не надо этого делать. Сара Абрамовна действительно имеет право не ходить туда, куда не хочет.
– Да, я не хочу слушать тех глупостей, которых написал вам ваш Фрукт.
– Как! – воскликнул я в ужасе, обращаясь к Фаине Ивановне. ― сегодняшнюю речь написал вам Аркадий Самсонович?!
– Да, а что? ― ответила она упавшим голосом.
– Быстро к нему!
Аркадий Самсонович лежал в палате один. Он был жёлт как лимон. Глаза, щёки и виски ввалились как у ракового больного перед кончиной. Его колотила крупная дрожь, от которой скрипела кровать и звенели стёкла в рамах. Изо рта вырывалось вибрирующее мычание, жёлтая пена пузырилась на усах и бороде.
– Быстро в реанимацию! – рявкнул я и, так как ждать санитаров с носилками было уже некогда, подхватил Фрукта с кровати и помчался с ним на второй этаж.
Рядом со мной с фантастической синхронностью бежала Фаина Ивановна, неся перед собой длинные ноги больного. В одну минуту подключили мы Фрукта к системе искусственного дыхания. Фаина Ивановна автоматическими движениями одновременно вставила иглы двух капельниц в вены рук. Когда, наконец живительный физраствор полился в измученный ядами организм Аркадия Самсоновича, Фаина Ивановна пришла в себя:
– Что это было? – спросила она потрясённо.
– Я же вам говорил, что ему нельзя… работать!
– Так ведь он и не работал, только речь мне написал… Он умрёт?
– Ещё раз он, пожалуй, выкарабкается. Но на этот раз не скоро.
Фаина Ивановна не стала откладывать дела в долгий ящик и в тот же вечер пошла к дежурившему Лошадкину, чтобы договориться о времени проведения заседания парткома. Повестку она сформулировала так: «О возмутительном антисоветском поведении врача-педиатра Сары Абрамовны Каценфройнд». Но Лошадкин настоятельно рекомендовал ей не проводить никакого заседания и оставить Сару Абрамовну в покое. В результате старушка со сливовыми глазами ещё на год осталась в Макушино вместе со своим Политбюро.