– Хорошо, я вас слушаю, – Ксана решительно поставила тарелочку и достала из сумочки диктофон.
– Александра Сергеевна, вас рекомендовали как профессионала. Мои партнеры в Москве хотят сделать хорошую рекламу в вашем издании, но лететь в столицу общаться с журналистами мне недосуг. Хотелось бы подготовить и согласовать текст на месте.
Ксана удивилась: «Надо же, называет по отчеству! Вежливый!»
Его смеющиеся глаза обладали невыразимой магической притягательностью – ей захотелось смотреть в них не отрываясь. Но вместо этого, словно предостерегающий восклицательный знак, в памяти нарисовался унылый образ бывшего супруга. Ну зачем она вышла за него замуж? И что с ним делать теперь? Как разрубить ее собственный гордиев узел проблем, разгрести авгиевы конюшни нищеты и выкинуть из жизни накопившийся мусор? Тогда можно было бы и такому красавцу улыбнуться – вдруг обратит внимание? А сейчас…
Прогнав грустные мысли, Ксана все же дежурно улыбнулась и приняла «рабочую стойку».
– Что конкретно вас интересует?
Неожиданно он рассмеялся так искренне, что Александра смешалась и подвернула ногу, уставшую от высокого каблука. В чем дело? Она сморозила какую-то глупость? Поди разбери этих московских! Он придержал ее под локоть широкой горячей ладонью, от этого прикосновения ее кожа покрылась мурашками. Да что это с ней сегодня?
– Не так серьезно! Только не сейчас!
Эта уставшая журналистка искренне забавляла Родиона Беловерцева. Из всех женщин – манерных, важных, деловых, глупых, с которыми он уже до хрипоты в голосе наговорился на банковском приеме, Александра Романова единственная была очень милой и непосредственной. Он заметил ее еще во время пресс-конференции, внимательно следил за выражением ее лица, а потом, хоть это было и не совсем корректно, наблюдал издали, как она сосредоточенно жевала свои бутерброды, повернувшись к залу спиной. Эта женская спина его почему-то сильно смутила. Обтянутая гольфом, с тонкой полоской лифчика, без единого грамма нависающего жира, ровная, точеная, она плавно переходила в очень тонкую талию и плотные широкие бедра. Ему вдруг совсем некстати подумалось, что женщина с такими формами могла бы, наверное, легко родить здорового ребенка. В отличие от его худосочной жены Виолетты. И тут же выкинул эту мысль из головы как абсолютно лишнюю, случайно залетевшую в голову от скуки. Когда он все-таки решился к ней подойти, она так трогательно смешалась и по-девически покраснела, что настроение Родиона Михайловича моментально улучшилось.
– Давайте сделаем так, – весело продолжил он, не обращая внимания на ее смущение, – я буду ждать вас завтра в своем офисе в одиннадцать часов утра, – и, словно фокусник, явил перед ней черную с золотым тиснением визитку. – Вот адрес. Только прошу вас, не задерживайтесь. Я пунктуален, деловых опозданий не люблю. Даже несмотря на ваше очарование… – и, внезапно взяв ее за кисть, поднес руку к губам и поцеловал кончики пальцев.
Это было аристократично и неуловимо интимно. Ксана застыла. Но он не стал наслаждаться ее изумлением, слегка поклонился и быстро ушел, оставив после себя волнующий мужской запах. «Что это было? Откуда он взялся?» – она растерянно посмотрела на стол и машинально взяла бутерброд с красной икрой. Сердце трепыхалось, словно напуганная птица, пальцы с бутербродом слегка дрожали. Стоп, успокойся! Это просто нервы, усталость, конец года! В конце концов, Беловерцев обычный и вполне ожидаемый, судя по уровню банкета, клиент, у каждого из них свои причуды. И не таких видали… Но как хорош! Она горько вздохнула, принялась за бутерброд и не почувствовала вкуса, лихорадочно пытаясь осмыслить случившееся. Впрочем, ничего и не случилось. На самом деле не случилось! Показалось…
Родион, умевший произвести самое выгодное впечатление на кого угодно, шел к машине в приподнятом настроении, чего не было с ним очень давно. Приветливо щелкнула сигнализация, открывая замки новенькой «ауди». Садясь за руль, он подумал: «Да, интересная… Удивительно естественная… Диковатая, правда, манерам не обучена… Но огонек чувствуется… Надо будет обратить на нее внимание при встрече. Может, зимне-курортный роман выйдет, а то совсем тут мхом зарос».
Машина бесшумно вырулила со стоянки на центральный проспект, смешалась с транспортом. На Симферополь опустилась долгая зимняя ночь – последняя спокойная ночь и для нее, и для него.
– Привет, Лекса.
Георгий Романов произнес эти слова равнодушно, словно перед ним по кухне передвигалась механическая кукла. Он с недовольным лицом сел за стол и раскрыл газету «Аргументы и факты». На соседний табурет тут же взгромоздился тощий рыжий кот Рэмбо с исцарапанной мордой и подставил хозяину ушастую голову, которую тот начал теребить пальцами свободной руки. Ксана раздвинула занавески, закрывавшие широкое окно с тремя толстянками на подоконнике. Раннее утро, еще барахтавшееся в сумерках, стыдливо заглянуло в ярко освещенную кухню и застеснялось своей бесцветности. В помещении сделалось тоскливо, захотелось снова задвинуть темные занавески, но она не стала этого делать. Лучше не будет.
Каждое утро Александра Романова неизменно просыпалась на рассвете, чтобы приготовить Георгию завтрак. Зачем она продолжала это делать с таким завидным упорством после развода, ей было непонятно – будто действовал в ней какой-то чудовищный низменный рефлекс, выросший раковой опухолью из чувства собственного несовершенства. Ей даже в голову не приходило вволю поспать, пока он собирался. Будто она все еще надеялась, что именно этим утром выйдет к ней совсем другой мужчина – тот, в кого она когда-то безумно влюбилась студенткой, тот, с кем она и сейчас с наслаждением провела бы долгую жаркую ночь где-нибудь на побережье, если бы он захотел. Но бывший муж ее не хотел. Жена с нескончаемыми семейными проблемами ему давно надоела, и никакой благодарности за ранние завтраки он не проявлял, воспринимая их как обслуживание в гостинице «все включено», которое заранее оплатил самим фактом женитьбы.
Ксану невыносимо раздражала глупая кличка «Лекса». Ее бывший муж считал это собачье имя чуть ли не верхом остроумия – он его произвел от названия автомобиля «лексус». Еще больше ее раздражал кот, которого надо было постоянно спихивать с табурета. Ксана до боли в зубах ненавидела, когда Георгий скармливал ему из своей тарелки кусочки еды, хотя хорошими манерами владел в совершенстве. Он явно делал это ей назло. Кот утробно урчал, чавкал, жадно пожирал пищу, а потом по-хозяйски ставил лапы на стол, требуя еще. Обычно Ксана не выдерживала, хватала зверюгу за загривок и выкидывала на улицу. Кот отряхивался и, задрав хвост, гордо уходил прочь. Жорика, как за глаза называла его теща, Ксанино раздражение внешне никак не задевало, он даже делался довольным, слегка улыбаясь кончиками узких губ.
Бесполезные для Ксаны отношения тянулись из года в год, с переменными проблесками временного спокойствия между очередной его влюбленностью и мрачным состоянием поиска новой пассии, когда ему приходилось выходить из зоны комфорта героя-любовника, временно оставаясь в одиночестве. В глубине души Ксана надеялась, что встретит он, в конце концов, свою единственную даму сердца и навсегда исчезнет из ее старенького дома, оставив бывшую жену собирать осколки разбитого им сердца. Но жизнь проходила, никаких значимых перемен не происходило ни у него, ни у нее. Во всяком случае, иногда он становился милым и даже помогал по хозяйству.