Когда на набережной Свирелей оставались лишь последние зеваки, громко обсуждавшие событие, которому они стали свидетелями, да крики чаек разносились по ветру, наполняя и без того узнаваемые звуки порта, то в город, наконец, двинулся и молодой Годрик Каэр. Он, засунув руки в карманы своего простого моряцкого полукафтана и наклонив голову к мостовой, думал о виденном им чуде и о том, что самому ему следовало бы проситься на службу на подобном корабле.
Форвент был тяжелее и многим быстроходнее струга или галеры. Он мог дать бой шторму и мог дойти туда, где кончается мир. На борту форвента можно было легко обогнуть Нортрандейский полуостров – об этом слышал Годрик Каэр от мастеровых в порту, что строили «Софию».
Капитанам галер, приближаясь к Вострому мысу, приходилось задабривать море молитвами Богу. Многие собирали экипаж перед походом к мысу, открывали Священную книгу и читали написанное пророком Иосифом. Некоторые даже брали с собой священников из религиозных орденов, чтобы Господь наверняка внял их мольбам. Наиболее презренные из всех моряков – пираты – при переходе Вострого мыса постоянно совершали жертвоприношения языческой Крессиде.
Но когда первые форвенты сошли в море, то необходимость беспокоить высшие силы по пустякам должна была отпасть. Тяжёлые суда с широченными парусами могли сопротивляться мощным подводным течениям, которые каждый год бросали на кинжальную скалу мыса корабли тех, кого боги не услышали.
И если мастера окажутся правыми, то тогда должна была усилиться торговля Северной Чети с Линдиором, берега которого как раз лежали за Нортрандеем. Большая часть товаров из этого княжества, окутанного горами, шла в южную Крестовицу, что очень уязвляло самолюбие Северинов, так как Линдиор упорно считался князьями одним из северных королевств. Помимо этого, Людек рассчитывал начать торговать с Ирманом и даже с островитянами Симахии, что по расчёту князя должно было превратить его Север в богатую житницу и освободить Четь от необходимости везти хлеб с надменного Юга по Лавре.
Расчёт князя встречал одобрение у всех калантирцев, и многие богатые дома края не пожалели средств на строительство нового северного флота. Торговые дома наподобие Доранов вкладывали всё до последнего медяка в тяжёлые форвенты, но были и такие, кто считал, что новые суда могут послужить не только торговле.
При должном экипаже на форвенте возможно было добраться не только до тех земель, до которых было плыть чрезвычайно далеко, но и до таких, о которых никто и не слыхивал… Ещё Велеран в своей «Истории» подмечал, что некоторые виды альбатросов, журавлей и орлов улетают на восток, а после возвращаются обратно, из чего Велеран делал вывод, что за Адраровым морем всё же есть земля и вполне может быть, что Инафор не единственный континент.
Молодой помощник капитана галеры, который ещё совсем недавно был обыкновенным матросом, а до того – гребцом, Годрик Каэр шёл по улочкам портового города, мощённым чёрным камнем, поднятым со дна морского, и мечтал о своём будущем и славе первооткрывателя. О том, как он сам, будучи капитаном огромного корабля, впервые сойдёт на никому не известную доселе землю и самолично нанесёт на карту мира своё открытие!
Но мечты о мореходстве были недолгими: с каждым новым шагом мечты о дальних плаваниях уходили прочь. Туда же, куда уходили и все корабли из порта Калантир. Мысли помощника капитана галеры возвращались от свершений будущего к делам настоящим. А именно к его молодой и прекрасной жене Агнии, которая вот-вот должна была подарить ему первенца.
Агния была единственной дочерью судовладельца Герда Панарона – одного из достойнейших людей, каких встречал Каэр. Герд Панарон работал совместно с торговым домом Доран, хоть иногда их интересы и отличались. Порт кормил многих в Калантире, но семьи Панаронов и Доранов принадлежали к числу тех, кого порт кормил больше остальных, и иногда то одна, то другая фамилии принимали попытки взять под свою опеку все морские перевозки. Обыкновенно эти устремления заканчивались сбором в княжеском дворце, где Людек Северин заставлял их примириться и вновь работать вместе на благо всего Севера.
В одно из этих собраний Герду Панарону князем был пожалован титул барона, что возвысило его ещё больше. Но, однако же, несмотря на это, Дораны – чей глава был графом в седьмом поколении – не уставали напоминать всем о том, что «выскочка» не принадлежал к дворянскому сословию по праву рождения. Как бы то ни было, после того как был начертан герб рода Панаронов, его основатель задумался над тем, с какой из знатных фамилий Севера будет удобнее всего заключить союз, а проще говоря – за кого выдать замуж свою единственную дочь.
Но достойный судовладелец в своих расчётах не учёл той простой вещи, что его своевольная дочь и сама была способна решить свою судьбу. Агния была украшением своей семьи, и многие в городе совершенно справедливо полагали, что на всём Севере не сыщешь более чудесной девушки: от отца ей достался высокий рост и дивные светлые волосы, а от матери – пронзительные серые глаза, в которых легко можно было утонуть.
Агния была не только прекрасна лицом, но также, вопреки представлениям, распространённым на суровом севере, о предназначении женщины в семье, обладала острым, прозорливым умом, которым она вовсе не боялась пользоваться. Она догадывалась о том, какая судьба её ждёт: Агния помнила о том, как её отец прошёл жизненный путь от простого конторщика до одного из самых влиятельных господ в городе. Ей также было известно о том, как Герд Панарон ведёт дела, и ей меньше всего хотелось превращать свою жизнь в разменную монету для очередной удачной сделки отца. Потому Агния Панарон, до того неуклонно пресекавшая все попытки со стороны молодых людей завоевать её сердце, решила, что пора действовать самостоятельно.
Она решительно отвергала любые мысли о браке со знатными господами Калантира, так как не видела среди них ни единого достойного человека, а достоинство – это то, что она искала более всего в своём будущем избраннике. Отец Герд начинал терять терпение, быстро разгадав замысел дочери, но до поры пока не принимал окончательного решения, позволяя Агнии своевольничать. Как бы он ни вёл дела в порту, но его семья – это был не порт, однако выдать дочь замуж было всё же необходимо. И при этом совершенно необходимо было, чтобы жених был из знатного сословия, дабы повеление князя о наделении Герда титулом закрепило родовые права Панаронов и превратило эту фамилию в один из столпов Севера не на бумаге, а в умах людей.
Агния понимала, что настанет время и её отцу-барону придётся навязать ей неугодное решение, какого не хотели ни дочь, ни отец, но какого требовал Север. В один из дней, когда упавшая духом Агния прогуливалась вблизи порта, к ней неожиданно обратился один из моряков с галер. Дело это было неслыханное, ибо люди из низших сословий редко напрямую обращались к знатным господам и вообще, как правило, не имели привычки вставать у них на пути. От неожиданности Агния Панарон даже остановилась, хотя моряк всего-то спросил, отчего она такая печальная.
Агния, видя невысокое происхождение обратившегося к ней простолюдина и находясь под влиянием сильных и тягостных чувств, неожиданно для себя рассказала незнакомому человеку о том, что терзало её душу: об отце, который желает выдать её замуж; о том, что она сама того не хочет; о том, что не хочет подводить отца, которого любит, но всё же не может смириться с той судьбой, что он ей предлагает.