Руби отсутствующе кивнула и продолжила просматривать записи.
– Надеюсь, почерк разборчивый. Я правда старался, но…
Дальше я не договорил. Руби обняла меня.
– Это круто, спасибо.
Пара бумажек упала на пол, но в эту минуту я не думал о них. Я как мог ответил на робкое объятие Руби.
– Я не хотела бы бросать Макстон-холл, – сказала она. Ее голос был приглушен моим пиджаком.
– Я знаю, – ответил я.
Она еще теснее прильнула ко мне, и я крепко прижал ее к себе. И тут что-то громыхнуло у нас за спиной.
– Привет, Джеймс.
Выпускать Руби из объятий мне совсем не хотелось, но подтрунивающий тон Эмбер не оставлял мне выбора. Я обернулся. В дверях гостиной стояли сестра Руби и ее мать. Я вскочил с дивана.
– Здравствуйте, Хелен, – сказал я, поправляя пиджак. – Приветик, Эмбер.
На какой-то момент в комнате повисла неприятная тишина. Потом Хелен сделала пару шагов ко мне. Я на секунду испугался, уж не хочет ли она влепить мне пощечину, – но мать Руби меня удивила.
Она обняла меня.
Я даже растерялся и не знал, что делать.
Хелен Белл обнимала меня.
– Мне очень жаль, Джеймс, за то, что происходит у тебя в семье.
От ее слов мое дыхание пресеклось.
Она отстранилась, но продолжала держать меня ладонями за плечи. Тело оцепенело. Я не мог шевельнуться, не мог произнести ни слова. Я вспоминал, когда моя мать в последний раз обнимала меня. Это было в наш с Лидией последний день рождения, за завтраком. Она сперва шагнула с распростертыми объятиями к Лидии, а потом обняла меня.
– Если есть что-то, что мы могли бы сделать для тебя и твоей сестры, не стесняйся, скажи, – продолжала Хелен, и я вытеснил воспоминание о маме из головы.
Я рассчитывал на то, что на меня зарычат. Я рассчитывал на ненависть. На то, что у меня перед носом захлопнут дверь. А тут мама Руби обнимает меня и предлагает помощь. Мне. Хотя именно из-за меня Руби исключили из школы.
Я с трудом сглотнул. В эту секунду я растерялся. Заметил только, что мне стоит все бóльших сил выдерживать ее взгляд и не дать ей заметить, как меня тронули добрые слова. Может, это особое оружие Хелен – кротость.
– Джеймс занес мне конспекты уроков, чтобы я ничего не пропустила, – подала голос Руби и тем самым вырвала меня из ступора. Если бы она не заговорила, я бы, наверное, так и простоял столбом в гостиной Беллов.
Только когда Хелен повернулась к Руби и направилась к дивану, мне удалось, наконец, вдохнуть. Мне потребовалось еще некоторое время, чтобы собраться и пойти к Руби, которая вместе с Эмбер собирала с пола упавшие бумажки.
Эмбер внимательно разглядывала один листочек и потом показала его Руби.
– Выглядит так, будто ты сама это написала, – сказала она, забавляясь.
Руби оглянулась на меня с улыбкой, которая словно стрелой пронзила мое сердце.
– Да, разве?
Я подошел к дивану и сел. Сердце все еще стучало, но благодаря близости Руби нервы постепенно успокаивались.
– Эмбер, идем, мне нужна твоя помощь на кухне, – неожиданно заявила Хелен.
Эмбер наигранно закатила глаза, но последовала за матерью, не возражая.
И мы с Руби снова остались одни.
Я повернулся в ту сторону, куда они ушли.
– У тебя такой вид, будто ты увидел привидение, – шутя произнесла Руби.
– Твоя мама… – Я не знал, как описать свои чувства. Лишь помотав головой, я откинулся на спинку дивана и улыбнулся Руби.
– Надеюсь, ничего, что я им все рассказала?
– Конечно, – немедленно ответил я. – Твои родители должны знать правду.
Она с облегчением вздохнула:
– Я не была уверена, как ты на это посмотришь.
Я кивнул. Того, что связывает Руби с ее семьей, сам я никогда не знал. Но понимаю, как это ценно.
– Мне очень нравится, какие у вас отношения друг с другом. То, что ты можешь обо всем с ними говорить, вовсе не само собой разумеется. Я никогда не хотел на тебя давить. Извини.
– Ты и не давил на меня. Я сознательно держала их подальше от всего этого. И я поступала так больше двух лет, – ответила она тихо, но решительно.
Я смотрел на свои пальцы.
И думал о том звуке… пощечине, которую отец отвесил Лидии. Прошлой ночью мне все это снилось, и я снова и снова просыпался от этого.
– Джеймс? – прошептала Руби.
Я разглядывал кожу, побелевшую на костяшках пальцев.
– Мне иногда хочется, чтобы у нас тоже было так. Чтобы у меня были родители – семья, с которой я мог бы говорить обо всем, как ты со своей. Я…
Больше я ничего не смог произнести.
– Я знаю, – сказала Руби. Она чуть придвинулась ко мне, и наши колени теперь соприкасались.
– Я не могу поверить, что отец выслал Лидию. – Дыхание вдруг участилось. В груди сильно застучало, и вместе с тем мне казалось, что я будто не здесь. – Я ничего не мог сделать, чтобы помешать этому. Я просто ничего не мог сделать, Руби.
Руби прикрыла ладонями мои сжатые кулаки. Ее прикосновение было мягким и теплым, она заговорила:
– Никто бы не смог этому воспрепятствовать. Ты сделал все возможное.
Я тяжело сглотнул. В горле у меня застрял, казалось, миллион канцелярских кнопок.
– И все равно этого было недостаточно. И… я сожалею о том, что произошло вчера.
– Я знаю, – тихо ответила Руби. Она сжала мои руки, и я поднял голову, чтобы взглянуть на нее. И увидел в ее глазах печаль, но и что-то другое. Что-то такое, за что я ухватился.
– Жить для тебя и для Лидии – сейчас для меня самое важное. Вы для меня самое важное.
Я расслабил ладонь, чтобы взять руку Руби. Осторожно поднес ее к лицу и прижался к ней губами.
Взгляд Руби становился все теплее. Все живее.
– Я немного сомневалась в этом, – тихо созналась она. – Перед кабинетом Лексингтона.
Я кивнул. Да, я это видел. Недоверчивый взгляд и спрятанное в нем разочарование – это почти уничтожило меня. Я знаю, что в прошлой жизни наделал много ошибок. Но эти фотографии – это совсем не про меня. Такая подлость больше не свойственна человеку, которым я стал. Или хотел быть.
– Я даже не знал, что эти снимки остались в телефоне.
Руби коротко кивнула. Потом тяжело вздохнула:
– Будет тяжело убедить Лексингтона в правде.
– Но, вероятно, все-таки удастся.
Некоторое время мы оба думали каждый о своем.
– А что с Лидией? – спросила Руби.
Я откашлялся.
– Она будет жить у Офелии и учиться на дому, чтобы получить аттестат. Отец пригрозил ей подать в суд на Саттона, если она откажется уехать.
Руби напряглась, и я увидел у нее в глазах вспышку такого же гнева, какой чувствовал и сам.
– Я с удовольствием собрал бы и свои вещи.
– Почему ты этого не сделаешь? – осторожно спросила Руби. – Может, тогда бы он пришел в себя и понял, что сделал ошибку.
Я отрицательно помотал головой:
– Я не могу еще больше накалять обстановку. Если уйду, у меня не будет шанса убедить отца вернуть Лидию назад.
Руби наморщила лоб:
– Тогда это означает…
– …что сперва я сделаю то, что он хочет, – сказал я без выражения.
– О, Джеймс.
Я пожал плечами. Последнее, что я хотел бы, – это снова грузить Руби своими семейными проблемами. Ей хватает и своих, чтобы еще беспокоиться обо мне и о Лидии.
– Ты думаешь, он когда-нибудь изменится? – спросила Руби и погладила большим пальцем мою ладонь.
Я прислушался к себе. Я никогда не думал о том, что отец когда-нибудь может измениться. Для меня он всегда был Мортимером Бофортом, бизнесменом, который возлагал на меня большие надежды и с самого детства подвергал такому давлению, что постоянно возникало чувство, словно я вот-вот задохнусь.
Мне часто снится сон, что я тону в море, а мой отец стоит надо мной и смотрит, как я гибну. Точно такое же чувство я испытывал и сейчас.
– Думаю, нет, – хрипло сказал я.
Руби еще немного придвинулась ко мне, и я прислонился головой к ее голове.
– Я живу для тебя, – прошептала она.
Я ничего не смог на это ответить. Только обнял ее за талию и прижал к себе.
– Я думал навещать Лидию на выходных, – сказал я после паузы. – Ей будет хорошо у Офелии, я уверен. Но она никого не знает в Бекдэйле, а я не хочу, чтобы она чувствовала себя одиноко.
Руби посмотрела на меня с сочувствием, а уж этого мне хотелось меньше всего. У нее достаточно своих забот.