– Что ещё скажешь?! – прошипело нечто устами ребёнка.
Дед как ни в чём не бывало продолжал читать.
И всё понеслось по новому кругу: бред, крики, стенания, судороги… Уже казалось, этому не будет конца, и тут всё враз стихло, ребёнок задышал ровно и уснул.
– Баста! – заключил дед Матвей и глубоко вздохнул. – Ляксей, выйди глянь, что там боец делает, – поднял он глаза на Лёшу и опять улыбнулся.
Ошарашенный, если не сказать больше, едва отдавая себе отчет в происходящем, Алексей послушно вышел во двор. Здоровяк колол дрова, как машина. Лицо красное, а руки, ожесточённо сжимавшие топорище, от напряжения бескровны. Всё еще находясь в состоянии грогги, Алексей встал рядом и машинально спросил:
– А вы кто?
Тот перевёл дух и вытер пот со лба.
– Неважно кто, слушай дядя Митю. Пойду, пора мне, – пробурчал себе под нос незнакомец, вонзил топор в колоду и ушёл. Алексей так и остался стоять во дворе.
– Ну, где ты пропал-то, – выглянул дед, – мы тут уже с ума сходим!
Видимо, он имел в виду игры с ребёнком: из избы доносился заливистый детский смех.
– Иди к нам, чайку с брусникой попьём.
Растерянный Алексей, так и быть, пошёл внутрь. Девочка, которую, как оказалось, зовут Настя, уже сидела за столом и как ни в чём не бывало пила с дедом чай. На столе стоял самовар, чашки с дымящимся чаем, тарелка с брусникой и баранки. Довольный дядя Митя смеялся и заигрывал ребёнка: а кто с большим хрустом съест баранку, а кто ложку с вареньем вылижет так, чтоб ярче блестела… Алексей прямо застыл на месте – так умилительна была эта картина, дед явно пребывал на седьмом небе от счастья: наверное, всегда мечтал о внучке.
– Садись с нами! – в который раз потребовал дядя Митя. Глаза его лучились.
После чаепития дед скомандовал:
– Ладно, Ляксей, нам пора. Сегодня новенькие пришли. Пойдёшь с нами: со мной и козявкой, – озорно взглянул он на Настеньку.
– Я не козявка, деда, – завизжал ребёнок.
– Тогда малявка, – продолжал настаивать дед.
– И не малявка! Я Настенька.
– Ой, моя хорошая, ну, пойдём собираться. Ты с нами, да? – обратился он уже к Алексею
– Ну, конечно, дядь Мить, – вымолвил Алексей, не зная, что сказать.
Через пять минут вся компания уже шагала по улице.
Вскоре зашли в какой-то дом. Там оказались люди, очень бледные, и было их человек десять, наверное. Сидя напротив деда на диване, они внимательно слушали, не сводя с него глаз. Настя же, усевшись рядом с Алексеем, не уставала нашёптывать ему:
– Не бойся, всё хорошо, тут тебя никто не обидит.
Не на шутку напуганный, ничего не понимающий Алексей лишь послушно кивал.
Затем они пошли в другую избу, и началось то же самое.
Возвращались домой уже за полночь. Горели звёзды, освещая путь, скрипел снег под ногами, – втроём было весело.
Переночевали у дяди Мити. А утром всех разбудил крик петуха.
– Фу, бестия! – проворчал дед.
Петух, вроде, сник, все стали засыпать, потом снова: кукареку-у-у.
Дед Матвей, недовольно кряхтя, перевернулся на другой бок.
Дрёму прорезал третий крик.
– Да заткнешься ты когда-нибудь или нет! – крикнул дед в сердцах.
– Дядь Мить, тише, ребёнка разбудишь! – не выдержал Алексей.
– Да нет уже. Ушла она.
– Куда ушла? Как ушла? – аж подскочил Алексей на кровати.
– Да не важно… спи, – послышался тяжёлый вздох. – Не придёт ко мне больше моя козявка… ну ладно, всё когда-то заканчивается.
И тут, совсем не кстати, раздался четвёртый крик петуха.
– Ляксей! Ты суп из петуха любишь? – дед вскочил в штаны и бросился за петухом.
В одиночку догнать петуха – задача не из лёгких, и через время со двора донеслось:
– Ляксей, помощь твоя нужна.
Суп из петуха был готов к обеду.
Всё утро Алексей провел у себя: информация, полученная от деда, требовала обработки. Да и дядя Митя просил к нему не ходить:
– Домашние заботы, ну на что тебе они? Вот управлюсь, суп сварю, и приходи.
На том и порешили. Работалось в охотку, и вдохновение было – нужные слова сами ложились на чистый лист, ручка, казалось, скользила по бумаге без напряжения, словно фигурист, выделывая всякие крючки да завиточки. С определённого момента Алексей даже перестал узнавать свой почерк, настолько аккуратным он выглядел. В голову вдруг залетела шальная мысль: может, это дед руку приложил…
Настроение было не просто отличным – возвышенным! Он творил! Рассказы деда на глазах приобретали зримость и объём, превращаясь в достоверную картину истории и быта далёкого народа, видимую настолько чётко, словно ты сам его часть: вот одни строят, другие пашут, воины защищают свою землю от жадных и завистливых врагов… Материал стал приобретать уже вполне определённые очертания, и казалось, всё почти готово, вот только ещё чуть-чуть, последняя деталь, последний штрих.
Отбросив ручку и заложив руки за голову, он откинулся в кресле. Надо было перевести дух.
«До чего ж хорошо здесь!» – воскликнул Алексей, мечтательно глядя в окно.
Ему всегда казалось, что всё не вечно под луной, и ощущение удовольствия тоже. Как мы живём? Сегодня нам хорошо – завтра плохо. А здесь всё было не так. Упоение, одно сплошное упоение. До чего ж было хорошо на душе!
Незаметно подошло время обеда. Он накинул куртку, обулся и направился к деду.
– Суп сам знаешь из кого, – поставил дядя Митя горячую тарелку перед гостем. – Ляксей, не в службу, а в дружбу, из тулупа достань.
Алексей ухмыльнулся, сообразив, что дело идёт о бутылке.
Они сели.
– Ну что, как поработалось? – спросил дядя Митя, зачерпнув суп ложкой.
– Да почти всё готово, только штрихи остались…
– А чё те надо-то? – не дал договорить ему дед.
– Ты знаешь, дядь Мить, наверное, просто рассказывай. По ходу видно будет.
– Ладно, Ляксей, тогда слушай, – начал дед Матвей. – Понимаешь, что для нас было главным: мы после себя должны были что-то оставить. Ну, вот сапожник – сапоги, писатель – книжку. Народность должна чем-то обогащаться. Вот помрешь ты – и чё? Что будет после тебя? Ты скажешь, дети – ну, правильно, только дети тоже помрут, а тебе нужны вещи вечные: книга, слово, добро, сапоги…
Алексей рассмеялся, заподозрив, что связи между книгой и сапогами не будет.
– Не перебивай дедушку, – пошутил дядя Митя. – Ну, это должны быть лучшие сапоги: чтоб ты умер, а о тебе помнили. Так цивилизация обогащается. Вот какая тебе разница, кайфуешь ты от палки колбасы или от модных брюк? Тут кайф нехитрый, однотипный. Так стоит ли гнаться за новыми штанами, только потому что старые вышли из моды?.. А ты, Лёш, сходи в лес, на речку – вся природа с тобой разговаривает тысячами голосов, а мож, мильонами. И почувствуй: ты – человек, часть этой жизни, совершенствуй себя – и жизнь ощутит твою заботу о своей частичке. Вот такая мораль была… Да много чего было… ладно, потом, давай поедим.
– Интересно ты рассказываешь, дядь Мить.
Тот почему-то усмехнулся и принялся молча есть. Алексей разобрался с супом раньше, приложил салфетку к губам и объявил:
– Дядь Мить, я пойду пройдусь. У меня почти всё готово!
– Я смотрю, ты в настроении, – заулыбался дед.
– После вчерашнего, ты знаешь… – начал Алексей.
– Иди, иди, третья колонна, – заторопил в шутку дед, видимо, снова-таки имея в виду «пятую колонну».
– Дядя Митя! – чуть не обиделся Алексей.
– Лана, шутя я… Только на кладбище ни ногой.
Маленькое ухоженное кладбище в чистом поле, покрытом снегом. Дорожка вытоптана кровяными следами… Что-то потянуло Алексея подойти ближе.
На одной из плит – портрет Насти, а вот – портрет того здоровяка, что её спасал. А это… Люся! Люся-а-а-а!.. Он закричал что есть силы, упал на колени и закрыл лицо руками. И ещё долго ему вторило эхо. И тут он вдруг ощутил, что ничего нет… Вода и снег, поле и небо… только нет ведь этого всего. Это даже не пустота – нет самого пространства, и он здесь один. В ушах зазвучал слышанный когда-то рассказ бабушки. Ей приснился умерший сосед. Она спросила: «Ну, что там?..» – и он ответил: «Ничего. И очень холодно». Так вот оно что. И правда, холодно. Холодно и жутко.
– Ну чего ты туда полез! – дед Матвей склонился над постелью Алексея. – И я ещё дурак: как можно вам что-то запрещать, – заворчал он по-старчески.