Питер успел вложить в свои фантазии о Полли столько душевных сил, что просто не мог поверить, что его чувства не пользовались в некотором смысле взаимностью. Мысленно он уже проделал с Полли массу пикантных операций и в своем неуравновешенном состоянии был совершенно уверен, что, несмотря на все ее отказы, она испытывает к нему те же чувства, что и он.
Дорогая Полли,
– написал он ей как-то записку, –
я видел тебя на автобусной остановке. От всей души благодарю тебя за то, что ты надела свой голубой джемпер. Я был так взволнован, понимая, что ты это сделала ради меня, потому что помнишь, как я его люблю.
Полли долго разгадывала эту головоломку и наконец вспомнила, как некоторое время назад, в ее прежней жизни, когда Питер был просто очередным тоскливым эпизодом, он заметил, что ему очень нравится ее кофточка.
Но самым ужасным было то, что через какое-то время Полли действительно почувствовала, что у нее с Питером возникли своего рода отношения. Во всем, что она делала, теперь неизменно присутствовал Питер. Охотник достиг своей цели: он стал центральной фигурой в ее жизни, в жизни совершенно чужого ему человека. Для жертвы – Полли – это состояние было сродни влюбленности, только чувство, которое она при этом испытывала, было ненавистью. В точности как одурманенный любовью человек, она постоянно была сосредоточена на своих страданиях. В то же время Питеру такой поворот событий казался совершенно справедливым. Действительно, если он отдавал своему чувству всего себя – свое время, страсть, душевные силы, – то почему бы и ей, которую он так любит, не возвратить ему хотя бы часть из того, что он на нее затратил? Неужели настоящая искренняя любовь не стоит подобной жертвы?
Питер добился даже большего: он и Полли в какой-то момент оказались в одном месте – правда, этим местом был суд. Решение направить ход дела в судебное русло не было легким для Полли. Естественно, закон не давал преимуществ ни одной из тяжущихся сторон, и вообще, как подчеркивали в полиции, нельзя привлекать к суду человека только за то, что он груб и навязчив. В те времена закон вообще не рассматривал сексуальные домогательства как преступление. Точно так же закон не принимал во внимание тот факт, что Полли была доведена этими домогательствами почти до сумасшествия.
В свою очередь, Питер совершенно не считал противозаконными свои постоянные горячечные, сбивчивые письма, в которых он выражал желание, чтобы она заболела СПИДом (которого такая сука, как она, разумеется, заслуживала). Он не считал противозаконным стоять у ее дома и глазеть на ее окна до поздней ночи. Не считал противозаконным звонить к ней в дверь в самые ранние утренние часы, когда все в доме еще спали. Страдания Полли казались суду почти мифическими.
Единственное, что они хотели знать – и требовали от Полли доказательств, – так это понесла ли она в результате действий Питера материальный ущерб. Деньги, как всегда, стояли во главе угла. Закон предписывал, чтобы Полли доказательно подтвердила, что действия Питера значительно опустошили ее кошелек. Например, что ее душевные страдания приводили к существенному снижению ее работоспособности. Или что Питер реально мешал ей зарабатывать средства к жизни.
Вот если бы она действительно могла это доказать, тогда закон заработал бы в полную силу; в противном случае ей следовало просто попытаться свыкнуться со своей проблемой.
Полли представила письмо своего доктора, рекомендацию своего работодателя, дневник своих злоключений, который посоветовали ей вести в полиции. Она рассказала о своих бессонных ночах, о своих безрадостных днях, о своих слезах и постоянном стрессовом состоянии, которое отравляло ей жизнь.
В зале суда Питер просто блаженствовал. Он наслаждался каждой подробностью, дрожа от возбуждения, он имел наконец доказательства того, что она так же одержима им, как и он ею.
Но победу все-таки одержала Полли.