– До свиданьица, милочка. Спасибо за чай. Если не найдете в своем холодильнике то, что ему по вкусу, пришлите Тима ко мне. Я его накормлю.
Мэри рассеянно кивнула. Гостья скрылась из виду, а мисс Хортон снова погрузилась в размышления о Тиме.
Посмотрев на часы, Мэри увидела, что уже почти девять, и вспомнила, что рабочие, трудившиеся на открытом воздухе, в это время устраивают перерыв. Она вернулась в дом, заварила свежий чай, разморозила шоколадный торт и украсила его взбитыми сливками.
– Тим! – крикнула она, поставив поднос на стол под виноградником: солнце уже наползало на конек крыши, и сидеть за столиком у балюстрады было слишком жарко.
Он поднял голову, махнул ей рукой и заглушил трактор, чтобы слышать ее слова.
– Тим, иди выпей чаю!
Его лицо озарила щенячья радость. Он спрыгнул с трактора и бегом бросился к папоротниковой оранжерее, нырнул туда и вскоре снова появился с бумажным коричневым свертком в руке. Перескакивая сразу через две ступеньки, Тим поднялся в патио.
– Мисс Хортон, спасибо, что позвали меня, а то я не следил за временем, – довольным тоном поблагодарил он и, усевшись на указанный стул, смирно ждал, когда ему разрешат есть.
– Тим, ты умеешь определять время по часам? – спросила Мэри, удивляясь мягкости своего голоса.
– Ой нет, не совсем. Я знаю, когда мне пора домой собираться: это когда большая стрелка наверху, а маленькая – на три деления ниже. В три часа. Но своих часов у меня нет. Папа говорит, я бы их потерял. Ну и ладно. Кто-нибудь мне всегда подскажет, когда перекур или обед и нужно заваривать чай или когда домой пора. Всем известно, что я не шибко умный и не стою целого доллара, поэтому разницы никакой.
– Да, пожалуй, – с грустью согласилась Мэри. – Ешь, Тим. Весь торт твой.
– Ой, здорово. Я люблю шоколадный торт, особенно со сливками, как этот! Спасибо, мисс Хортон!
– Как ты любишь пить чай, Тим?
– Без молока, и побольше сахара.
– Побольше – это сколько?
Тим оторвался от торта и наморщил лоб. Все его лицо было измазано сливками.
– Черт, не помню. Я просто сыплю в чашку сахар, и когда чай начинает переливаться на блюдце, значит, все, хватит.
– Тим, ты когда-нибудь ходил в школу? – осторожно полюбопытствовала Мэри, снова почувствовав к нему интерес.
– Недолго. Я не смог учиться, и мне разрешили не ходить. Я дома сидел, маме помогал.
– Но ведь ты понимаешь, что тебе говорят, и с трактором управляешься.
– Некоторые вещи мне даются легко, но читать и писать ужасно трудно, мисс Хортон.
Она встала, помешивая чай, и неожиданно для себя потрепала его по голове.
– Это ничего, Тим.
– Вот и мама так говорит.
Расправившись с тортом, он вспомнил про сандвич, который принес из дому, и тоже его умял, а затем все запил чаем, осушив чашку в три больших глотка.
– Уфф! – выдохнул Тим, расплывшись в блаженной улыбке. – Спасибо, мисс Хортон, было очень вкусно!
– Меня зовут Мэри. «Мэри» произносить легче, чем «мисс Хортон», согласен? Так что зови меня просто Мэри.
Тим с сомнением посмотрел на нее.
– Думаете, так можно? Папа говорит, старых людей я должен называть «мистер», или «миссис», или «мисс».
– Иногда можно и по имени, если они твои друзья.
– У?
Она предприняла новую попытку, мысленно вычеркнув из своего лексикона все многосложные слова.
– Не такая уж я старая, Тим. Просто у меня седые волосы. Не думаю, что твой папа станет возражать, если ты будешь звать меня Мэри.
– Но если у вас седые волосы, значит, вы должны быть старой. Так ведь, Мэри? У папы волосы седые, и у мамы тоже седые, а они, я знаю, старые.
«Ему двадцать пять. Значит, его родители не намного старше меня», – рассудила про себя Мэри.
– Я моложе, чем они, – объяснила она. – Я еще не очень старая.
Тим поднялся из-за стола.
– Мне пора приниматься за работу. У вас очень большой газон, Мэри. Надеюсь, я успею подстричь его сегодня.
– Ну, не успеешь – не беда. Можешь прийти и закончить в любой другой день, если захочешь.
На лице Тима появилось задумчивое выражение.
– Да, я, наверное, хотел бы прийти, если папа не будет возражать. – Он улыбнулся ей. – Мэри, вы мне нравитесь. Вы мне нравитесь больше, чем Мик, или Гарри, или Джим, или Билл, или Керли и Дейв. Вы мне нравитесь больше всех, не считая папы, мамы и моей Дони. Вы красивая, и у вас такие чудесные седые волосы.
На Мэри нахлынули сотни различных чувств, которым она не могла подобрать определения. Силясь побороть их, она натянуто улыбнулась.
– Спасибо, Тим. Ты очень любезен.
– Пустяки, – беспечно бросил он, затем приставил к голове ладони, отклячил зад и, шевеля пальцами, прыгнул с лестницы. – Это я так кролика изобразил, – крикнул он с газона.
– Очень похоже. Я поняла, что ты кролик, в ту же секунду, как ты запрыгал, – отозвалась Мэри, собрала со стола посуду и понесла ее в дом.
Ей было безумно трудно вести разговор с Тимом как с маленьким, ибо Мэри Хортон не общалась с детьми с тех самых пор, как сама перестала быть ребенком, да и ребенком-то она, в сущности, по-настоящему никогда не была. Но ей хватало чуткости понять, что Тима легко обидеть и что она должна следить за своей речью, контролировать свой вспыльчивый нрав, обуздывать раздражение, ведь если она даст волю язвительности, он мгновенно почувствует сарказм, хоть смысла слов, возможно, и не уловит. Вспомнив, что накануне вспылила на Тима из-за его нарочитой, как ей показалось, тупости, Мэри чуть не сгорела от стыда. Бедняга Тим. Он совершенно не способен распознавать нюансы и намеки взрослой речи, но при этом очень раним. Она ему понравилась. Он считает ее красивой, потому что у нее седые волосы, как у его родителей.
Почему у него на губах лежит печать горечи, ведь он так мало знает, и его жизнь ограничена весьма узкими рамками?
Мэри выехала из гаража и отправилась в супермаркет купить кое-что к обеду, поскольку в доме не было ничего такого, что понравилось бы Тиму. Шоколадный торт она припасла на случай непредвиденных гостей, сливки по ошибке оставил ей молочник. Она знала, что Тим принес с собой что-то на обед, но, возможно, этим он не наестся или же соблазнится чем-то вроде гамбургеров или хот-догов – традиционным угощением на детских вечеринках.
– Тим, ты когда-нибудь бывал на рыбалке? – спросила она его за обедом.
– Да. Я люблю рыбачить, – ответил он, принимаясь за третий хот-дог. – Папа иногда берет меня на рыбалку, когда не очень занят.
– И часто он бывает занят?
– Ну, он ходит на скачки, на крикет, на футбол, все такое. Я туда с ним не хожу, мне становится плохо в толпе. От шума и толпы людей вокруг у меня болит голова и живот крутит.
– Что ж, надо как-нибудь свозить тебя на рыбалку, – сказала Мэри, и на этом разговор был завершен.
Часам к трем пополудни Тим закончил стричь траву на заднем дворе и пришел спросить, можно ли ему приниматься за сад. Мэри посмотрела на часы.
– Думаю, Тим, сад мы сегодня трогать не будем. Тебе пора домой. Может, придешь в следующую субботу и доделаешь, если папа тебя отпустит?
– Хорошо, Мэри, приду, – радостно закивал он.
– Тим, забери из сарая свою сумку. Переоденешься и приведешь себя в порядок в моей ванной.
Интерьер ее дома, строгий и элегантный, его заворожил. Босой, он бродил по гостиной в серых тонах, пальцами ног зарываясь в густой ворс шерстяного ковра и поглаживая жемчужно-серую бархатную обивку мебели. При этом с его лица не сходило выражение, близкое к экстазу.
– Мэри, мне так нравится ваш дом! – восторженно произнес Тим. – Здесь все такое мягкое и прохладное!
– Пойдем посмотришь мою библиотеку. – Ей так хотелось показать ему свою гордость, свою отраду, что она взяла его за руку.
Но библиотека не произвела на Тима должного впечатления – напротив, он испугался и чуть не заплакал.
– Столько книг! – содрогнулся Тим, не желая задерживаться в этой комнате, хотя и видел, что его реакция расстроила Мэри.
Она несколько минут увещевала юношу, пытаясь избавить от этой странной боязни книг, а после старалась не повторять своей ошибки и не знакомить его ни с чем интеллектуальным.