Так как я начал уже раз приводить его мнение, то коснемся еще и того, что мною не тронуто. Он утверждает, что щипцы, которыми взят с алтаря уголь, и очищенные уста означают страдания самого Исаии, которые он претерпел при царе Манасии, и тогда подлинно чистыми устами сказал к Господу: се, аз есмь, посли́ мя. И реко́х: о, окаянный аз, яко умили́хся! (Ис. 6, 8, 5). Пока живет Озия, ты не понимаешь, Исаия, что ты несчастен, не сокрушаешься, не трогаешься: но, когда он умер, тогда ты замечаешь, что ты недостоин видеть Бога. О, если бы сокрушаться и мне и по сокрушении сделаться достойным видеть Бога, поелику и я человек, и имею нечистые уста, и живу посреди народа, также имеющего нечистые уста. Исаия, как праведный, грешил только речью: поэтому имел только уста нечистые, а не сознание. А я, поелику и глазами смотрю для страстного пожелания, и руками и ногами впадаю в соблазн, и грешу всеми членами, – я имею все нечистое: и, раз крещенный духом, я вновь замарал тунику и нуждаюсь в очищении другим крещением, то есть – огнем (Мф. 3, 11).
Нет, как думают некоторые, в Писаниях слов простых (simplicia, то есть имеющих только буквальный смысл), есть в них много сокровенного. Одно означает буква, другое – смысл таинственный. Вот, например, в Евангелии Господь опоясывается полотенцем, приготовляет таз, чтобы умыть ученикам ноги, отправляет обязанность слуги (Ин. 13, 4–5): положим, что он научает смирению, чтобы мы служили взаимно друг другу; не отрицаю, не возражаю. Что же значит, что на возражение Петра Он сказал: а́ще не умы́ю твоих ног, не и́маши ча́сти со Мною? А тот отвечал: Господи, не но́зе мои то́кмо, но и ру́це и главу́ (Ин. 13, 8–9). Значит, намереваясь взойти на небо, Господь (поелику апостолы, как люди, приверженные к земле, доселе имели ноги, замаранные в пыли грехов) хочет освободить их от прегрешений совершенно, чтобы к ним могло быть применено пророческое слово: коль красны́… ноги благовеству́ющих мир (Ис. 52, 7); и чтобы они имели силу подражать словам Церкви, говорящей: умы́х но́зе мои, ка́ко оскверню́ их? (Песн. 5, 3). Так что, если даже впоследствии, по воскресении (Христовом), пристанет к ним какая-нибудь пыль, они должны отрясти ее на нечестивый город во свидетельство подвига, по которому они до такой степени простерли свою ревность ко спасению всех, что, становясь для иудеев иудеями, для язычников язычниками, запятнали даже некоторым образом стопы свои. Итак, возвратимся к предмету нашего рассуждения: как апостолы нуждались в очищении ног, так Исаия, грешивший только речью, имел нечистые уста; и, как я думаю, потому имел нечистые уста, что не укротил Озии, устремившегося во храм, и по примеру Илии свободным голосом не назвал его нечестивым. Посреде людий нечистыя устне имущих аз живу (Ис. 6, 5). Исаия, который сокрушался и исповедал себя негодным, делается достойным очищения; а народ, не только не раскаивающийся, но и не знающий, что имеет уста нечистые, не заслуживает очистительного врачевства. Итак, по этому примеру, должно заботиться, чтобы не только самим быть праведными, но и не жить с грешниками, потому что и это пророк считает грехом и окаянством.
Далее: и Царя Господа Саваофа видех (Ис. 6, 5). Иудеи говорят, что Исаия умерщвлен своими старейшинами за то, что пишет, будто видел телесными глазами Господа Саваофа, тогда как Моисей видел задняя Божия, и Сам Бог относительно этого говорит: «Никто не увидит лица Моего и останется жив» (Исх. 33, 20). Если мы спросим их, как это Бог говорит в Законе, что Он являлся другим пророкам во сне и видении, а с Моисеем говорил лицом к лицу; и насколько тверда та мысль, что «никто не увидит лица Моего и останется жив», когда Бог Сам говорит, что лицом к лицу беседовал с Моисеем (Исх. 33, 11), – то они ответят непременно, что по мере человеческой приемлемости Бог был видим не как есть, но как хотел явить Себя. А мы им говорим, что таким же образом видел и Исаия; сущность в том, видел ли Моисей Бога или не видел. Если видел – значит, видел и Исаия, который, говоря, что видел, умерщвлен вами нечестиво, поелику Бог может быть видим. Если ж не видел, то умертвите с Исаиею и Моисея, поелику сей последний виновен в таком же обмане, говоря, что видел Того, Которого нельзя видеть. Какую бы они ни имели мысль, при изъяснении этого места, относительно Моисея, мы применим ее к видению Исаии.
Далее: и по́слан бысть ко мне еди́н от Серафимов, и в руце́ своей имя́ше угль горя́щь, его́же клеща́ми взят от олтаря́, и прикосну́ся устна́м моим и рече́: се, прикосну́ся сие́ устна́м твоим, и отъи́мет беззако́ния тво́я и грехи́ тво́я очи́стит (Ис. 6, 6–7). Если ты сообразно с вышеисчисленными толкованиями хочешь разуметь под Серафимами или два Завета, или некоторые служебные силы на небесах, или какой-то вид грядущего события, предызображенный в указание будущего плена, то и объясняй настоящее место согласно с раз принятым тобою толкованием слова Серафим. Поелику же мы следуем первому толкованию, то утверждаем, что к пророку послан был завет евангельский, который, заключая в себе и те и другие повеления, то есть и свои и Ветхого Завета, объемлет огненную речь Божию двойным острием заповедей и, прикоснувшись к устам, истиною чистоты своей изгоняет всякое неведение, в котором, между прочим, по нашему изъяснению, состояла нечистота уст. Эти щипцы Иаков видел в лествице (Быт. 28, 12–15); это – меч обоюдоострый (Пс. 149, 6); это две лепты, которые бедная вдова посылает в дар Богу (Мк. 12, 42–43); это статир, заключающий два динария, найденный во рту рыбы и отданный за Господа и за Петра (Мф. 17, 24–27). Взятый этими двойными щипцами, которые держатся силою единства, уголь посылается к пророку, и мы узнаем, что он отдан пророку, в сто девятнадцатом псалме, когда пророк просил Бога, говоря: «Господи, освободи душу мою от нечестивых уст и льстивого языка», и на вопрос Духа Святаго: «Что же дать тебе, или что предложить тебе против льстивого языка?» – сказал: «Острые стрелы сильного, с опустошительными углями» (Пс. 119, 2–4). Потому что опустошительный уголь, делающий язык чистым от греха, есть поистине Божественное слово, о котором и у Исаии говорится: и́маши у́глие о́гненное, будешь сидеть на них. Си́и будут тебе в помощь (Ис. 47, 14–15).
Далее: и слы́шах глас Господа, глаго́люща: кого послю́, и кто по́йдет к лю́дем сим? И реко́х: се, аз есмь, посли́ мя. И рече́: иди и рцы людем сим: слухом услышите, и не уразумеете (Ис. 6, 8–9). Кого должно послать и кто пойдет к народу – это слова не повелевающего, а вопрошающего Господа, Которому пророк охотно отвечает: «Вот я, пошли меня», – и после этого обещания получает повеление сказать: «Иди и скажи этому народу: слухом услышите, и не уразумеете, и видя будете смотреть, и не увидите» – и прочее, что содержит текст самого пророчества. Я слышал об этом месте от своего еврея немало суждений, из которых изложу немногое, чтобы ты мог понять образ мыслей этого человека. Исследуем, говорил он, относительно Моисея и Исаии, кто поступил лучше. Моисей ли, который, когда Бог посылал его к народу, сказал: «Умоляю, Господи, я недостоин»; и потом: «Избери другого, кого бы послать» (Исх. 4, 13); или Исаия, который, когда его не избирали, сам предложил себя, говоря: «Вот я, пошли меня». Я знаю, говорил еврей, что опасно рассуждать о заслугах святых и пытаться измерять сравнительное достоинство тех, кого увенчал Господь; но поелику Сам Он сказал: ищите, и обрящете; толцы́те, и отве́рзется вам (Мф. 7, 7; Лк. 11, 9), то мы даже обязаны исследовать то, насчет чего может возникнуть вопрос, не с тем, чтобы унизить кого-нибудь, но чтобы, зная смысл Писания, направлять себя по его примерам. Защитник Моисея, продолжал еврей, указывает на его смирение и кротость, вследствие которых он, считая себя недостойным служить Богу, чрез то самое сделался более великим; а Исаия, который сам вызвался пророчествовать, при самом начале своего служения стал изрекать поношения: «Слухом услышите, и не уразумеете, и видя будете смотреть, и не увидите» – и проч. Претерпев за это впоследствии много бедствий и всем народом сочтенный за безумца, когда Божественный голос вновь сказал ему: возгласи, – он, помня, что ему пришлось вытерпеть за прежнюю готовность пророчествовать, уже не говорит: «Вот я, пошли меня»; но спрашивает, что это такое, что он должен возгласить, и говорит: что возглашу? (ср.: Ис. 40, 6). Нечто подобное читаем у Иеремии: возьми́ чашу вина нерастворе́ннаго от руки Моея́, да напо́иши вся язы́ки, к ни́мже Аз послю́ тя. И испию́т и изблю́ют, и обуя́ют и попадают от лица́ меча́, его́же Аз послю́ среде́ их (Иер. 25, 15–16). Когда услышал это пророк, не отказался; не сказал по примеру Моисея: «Умоляю, Господи, я недостоин, избери другого, кого бы послать» (Исх. 4, 13); но, любитель своего народа и думая, что от питья из чаши умертвятся и погибнут враждебные народы, охотно берет чашу вина, не понимая, что в числе всех народов заключается и Иерусалим. Наконец, взях, говорит, чашу от руки Господни и напо́их вся язы́ки, к нимже посла́ мя Господь, и между другими племенами, Иерусалима, и гра́ды Иудины, и цари его, и князи его, яко положи́ти я во опусте́ние, и в непрохожде́ние, и во звизда́ние (Иер. 25, 17–18). Послушай же, что говорит в другом месте вслед за этим пророчеством (хотя в большей части кодексов Библии порядок извращен): прельстил мя еси, Господи, и прельщен есмь: Ты удержал меня и превозмо́гл; бых в посме́х весь день, вси ругаются мне (Иер. 20, 7). Напротив того, защитник Исаии (продолжал еврей) указывает на то, что пророк, полагаясь не столько на свое достоинство, сколько на милосердие Божие, после того как услышал от Серафима: вот я прикоснулся сим к устам твоим, и отнимет беззакония твоя, и грехи твоя очистит (Ис. 6, 7), не захотел влачиться в праздности, но охотно предложил себя, как свободного от грехов, на служение Богу из ревности к вере. А Моисей, так как учился светским наукам, и так как после умерщвления египтянина сознание его было некоторым образом нечисто, почему был к нему из купины и голос, говорящий: не приближайся се́мо; изу́й сапоги от ног твоих, место бо, на не́мже ты сто́иши, земля свята есть (Исх. 3, 5), и так как он знал, что ему предстоит спор с волхвами и с злейшим царем фараоном, то и извинялся, говоря: «Умоляю, Господи, я недостоин»; вместо чего по-еврейски читается: «Имею необрезанныя уста»; тогда как семьдесят толковников переводят, соображаясь более со смыслом (речи), чем от слова до слова. Из этого ясно можно понять, что Исаия по обрезании уст справедливо предложил себя на служение Богу, а Моисей, так как дотоле уста его были необрезаны, отказывался от столь великого служения.