КНИГА ПЕРВАЯ
ФЛЕМ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
ФранцузоваБалкалежалавтучнойречной долине, в двадцати милях к
юго-востокуот Джефферсона. Укрытая и затерянная меж холмами, определенная,
хотьи без четких границ, примыкающая сразу к двум округам и не подвластная
ниодномуиз них, Французова Балка была когда-то пожалована своему первому
владельцу,идоГражданскойвойнывыросла в огромную плантацию, остатки
которой-полыйостовгромадногодома,рухнувшиеконюшни, невольничьи
бараки, запущенные сады, аллеи, кирпичные террасы - все еще звались усадьбою
СтарогоФранцуза,хотяпрежниеееграницысуществовали теперь только в
старинных,пожелтевшихзаписях,хранившихсявархивеокружногосуда в
Джефферсоне,иплодородныеполякое-гдедавноужесновазаполонила
тростниковаяикипарисовая чащоба, у которой они были некогда отвоеваны их
первым хозяином.
Возможно,чтоон и в самом деле был иностранец, хотя и не обязательно
француз,потомучтодлялюдей, которые пришли после него и почти начисто
стерливсеегоследы, всякий, кто говорил с малейшим чужеземным акцентом,
чьянаружностьилидаже занятие казались необычными, всякий такой человек
был французом, к какой бы национальности он себя ни причислял, точно так же,
какгородские умники в ту пору (вздумай он, к примеру, обосноваться в самом
Джефферсоне)непременно окрестили бы его голландцем. Но теперь никто уже не
знал,откудаонбылродом,дажешестидесятилетний Билл Уорнер, который
владелчуть ли не всей прежней плантацией вместе с участком под разрушенной
усадьбой. Потому что он пропал, исчез, этот чужеземец, этот француз, со всей
своейроскошью.Его мечта, его бескрайние поля были поделены на маленькие,
чахлыефермы,заложенныеиперезаложенные, и управляющие джефферсонскими
банками грызлись из-за них, прежде чем продать, и, в конце концов, продавали
БиллуУорнеру,итеперьот Старого Француза только и осталось что речное
русло,выпрямленное его невольниками на протяжении почти десяти миль, чтобы
рекавполоводье не затопляла поля, да скелет громадного дома, который его
многочисленныенаследникицелыхтридцатьлетразбиралии растаскивали;
ореховые ступени и перила, дубовые паркеты, которым через пятьдесят лет цены
быне было, и самые стены - все пошло на дрова. Даже имя его было позабыто,
славаегообернуласьпустымзвуком, легендой о земле, вырванной у лесной
чащи,укрощенной, увековечившей позабытое прозвище, которое то, что явились
посленего-приехаливразбитыхфургонах, верхом, на мулах или пришли
пешком,скремневымиружьями,собаками, детьми, самогонными аппаратами и
протестантскимипсалтырями,-немоглини произнести правильно, ни даже
прочестьпобуквами которое теперь не напоминало ни об одном человеке на
свете;егомечта,егогордость стали прахом и смешались с прахом его бог
вестьгде лежащих костей, да еще молча упорно сохраняла предание о деньгах,
которыеонбудтобы зарыл где-то около своего дома, когда Грант опустошал
эти края, двигаясь на Виксбург.