Обет молчания - Нина Стожкова

Галина зябко куталась на остановке троллейбуса в пушистую, заботливо связанную бабушкой кофту.

"Не застудить бы горло. Ветер-то какой, – подумала она, поднимая воротник повыше. – Господи, да какое это теперь имеет значение! Голоса-то нет".

Ее голос, ее дар и единственное достояние, исчез внезапно и, похоже, навсегда.

Галина приехала в Москву из маленького сибирского городка, где все знали все про всех и искренне интересовались жизнью земляков – так, словно расспрашивали о делах родственников и близких знакомых. Поначалу ей казалось странным, что в столице никто никому не нужен, а таких, как она, неприкаянных провинциальных талантов здесь сотни, а, может, и тысячи. Дома она была звезда, местная достопримечательность, гордость музучилища, а здесь – способная девочка из провинции. На собеседовании в театральную академию ее доброжелательно расспрашивали о последних столичных премьерах, и не только лицо, но и шея растерянно молчавшей Галины покрывались красными пятнами. Не объяснять же комиссии, что билет в модный театр стоит столько же, сколько билет на поезд до Москвы, купленный ей в складчину мамой и бабушкой.

Следующий удар судьбы постиг юную дебютантку в консерватории. Тройка по фортепиано развеяла все мечты. Бойкие абитуриенты, которых столичные родители запихивали за инструмент уже года в три-четыре, барабанили на нем виртуознее, чем солисты их местной филармонии.

И все же в один из столичных музыкальных вузов, не самый громкий, но зато, как говорили, с крепкой школой, она поступила. На экзамене по вокалу абитуриентка неожиданно для себя оказалась "в голосе", и суровые преподаватели, переглянувшись, поставили возле ее фамилии какой-то загадочный, им одним известный знак.

Для Галины началась иная жизнь. Оказалось, все, чему ее учили дома, теперь надо забыть, а петь и дышать придется по-другому. Эмма Валерьяновна, ее педагог по вокалу, полная дама с неизменной брошью-голубкой на пышной груди, гоняла студентку Березину в два раза больше, чем других. “Вот грымза! Придирается! Выживает из академии!” – досадовала Галина и ревела в общаге от обиды и тоски. Сколько раз хотелось все бросить и уехать домой! Сибирское упрямство не позволило. Представляла, как явится с чемоданом: "Здрасьте, а вот и я". "Галку-то выгнали!" – мигом разнесется слух по городку, и соболезнования да расспросы растянутся на несколько дней.

В слезах и раздумьях Галина доползла до пятого курса. Не раз и не два студентка спрашивала себя: на то ли потрачены лучшие годы? Кем она выйдет из стен хоровой академии? И сама же себе отвечала: девушкой под тридцать, с ненадежным куском хлеба, без жилья, с неустроенной личной жизнью. К мальчикам-вокалистам она давно привыкла относиться как к подружкам, а на другие знакомства времени не было. Галя спрашивала себя: как с этими ранимыми и трепетными творческими созданиями – тенорами, басами и баритонами – вообще могут быть серьезные отношения? Профессиональные певцы всегда казались ей мужчинами ненадежными, не стоящими женского внимания. Вроде безделушек на полке – вещи, на первый взгляд, красивые, однако в хозяйстве совершенно бесполезные. Очередного голосистого воздыхателя можно было попросить ксерокопировать ноты и помочь с аккомпанементом, а встречаться всерьез – увольте. Вешать на себя его комплексы, обиды, амбиции, выслушивать в свободное от занятий время про диафрагму, резонаторы и прочую вокальную кухню, а главное, про вечное безденежье… Как говорится, спасибо, не надо. К тому же, специфика профессии такова, что успех вокалиста, как и спортсмена или артиста балета, во многом зависит от физиологии. Даже критические дни колоратурных сопрано известны всему коллективу. В это время вокалисток не занимают в концертах или спектаклях, чтобы голос не сорвали.

Галина не раз слышала, что хрупкий инструмент, данный ей богом ли, природой ли, может сломаться от чего угодно: от перегрузок, от психологической травмы, от болезни… Володька Федоров, парень с их курса, обладатель на редкость приятного бархатного баса, без конца об этом твердил. А сам не уставал благодарить судьбу за то, что наградила его не капризным тенором, а инструментом куда более надежным. Басы могут и рюмочку пропустить, и плотским утехам накануне концерта предаться, и на морозе песни погорланить – и все безнаказанно для божьего дара. А сладкоголосые теноры, сколько ни кутаются в шарфы, с их драгоценным «инструментом» вечно что-нибудь случается.