– Спасибо!
Зайдя в квартиру и переобувшись, Машка подошла к форточке, приоткрывая ее. С улицы донеслись развеселые песни. – «Опять какие-то пьяницы ей не дадут поспать этой ночью!» – с раздражением подумала она. «Хорошо, что хоть на ее окнах надежные решетки. Не так страшно». Захлопнув обратно форточку, Маша разделась, растянулась на кровати и заснула.
3
Крутые облака, плотными меловыми шапками поплыли по синему небу, куда ветер дунет. А ветер нынче слабый, с приятным настроением и погонять резво ему не хочется. Солнце размеренное, светит с любовью, и Маруськину избу, что стоит на открытой местности щадит летней прохладцей. Земля полна минералами и удобрениями, вхожая плодами, урожаем богатым. Береза, да рябина приветы передают, кланяются. Баня обожженная, пыхтит иногда, но с обработанным деревом черна стоит с полвека, да еще столько же простоит, если хозяин рукой заботливой следит будет, да приглядывать. Соседи справа отгородились забором железным, а с Денисом их живые кусты малины отделяют, смородины избыток, и крыжовник затесался в сочную компанию. Пять яблонь душистых, наливных, две сливы медовые и груша сочная. Огород сторожит, в штанинах длинных, чучело зоркое. Взгляд у него косится хмурый, глаза молчаливо-напряженные; и не страшны ему ни дождь, ни засуха. Закаленный волей ни одной вороны, ни одного голубя к урожаю не подпустит. А дом Маруськин – крепость, со знанием дела поставлен прадедом, что наделен был умом, душой, трудолюбием и представлением архитектурным. Но потрескалась на фасаде краска зеленая, облупилась, и стерлась его прежняя когда-то привлекательность.
У Маруси выдались тяжелые бессонные ночи, пропадая в пучине беспокойства и неопределенности за родную, но уже старенькую бабулю. Дряхлая, немощная старушка, ее любимая бабушка Паулина находилась при смерти. Фельдшер, которого вызвала внучка, объявил: – «остались считанные часы, к двум дня, если не раньше…» и уехал. Марусе ничего не оставалось делать, как сидеть у изголовья умирающей бабушки и сторожить последний вздох, подумав о том, «как так может определить врач, сколько осталось жить человеку?»
– Ты долго собралась тут выжидать? Поесть дай! – подошел к ней Влад, с недовольной гримасой, не замечая больную родственницу, бездыханно лежащую на койке.
Маруська неодобрительно ответила: – долго… – Еда на кухне! – отрезала она, направляя взгляд в сторону умирающей бабушки.
Владислав бессмысленно затормозился, бестактно застыв около жены, напрягая свои извилины и перебирая бесцельные мыслишки: – а доктор что сказал, неужели уже нельзя ничем ей помочь?» – спросил он, не поведя и бровью.
– К сожалению, нельзя! – резко отреагировала Маруська, не располагая желанием продолжать с ним диалог, теребя на себе летний халатик.
– Вызови другого фельдшера! – посоветовал ей муж, отстраненно, с холодноватым оттенком.
Маруся, подняв глаза, окинула своего супруга нестерпимой неприязнью, промолчав при этом…
– Какая ты несговорчивая! Дай мне тогда поесть, что тут сидеть весь день! Запах столбом нюхать, от которого меня стошнит сейчас! Может она так и завтра лежать будет и послезавтра! – возмутился Маруськин муж, повышая голос. Глаза его щегольские, да ледяным наростом смотрят.
Паулина закрутила головой. Внучка ухватила ее за коченевшую, костлявую руку, не понимая, чтобы это могло бы значить. Бабушка, открыв глаза, пришла в сознание:
– Внучка, позови Влада! – отчетливо попросила она, сиповатым голосом, захлюпав губами морщинистыми.
– Я здесь! –равнодушно отозвался Влад, переметнув на нее взгляд.
Паулина повела старческими глазами в сторону родственника:
– Открою тебе тайну, все равно бабка скоро сдохнет! – заявила она о себе критично, негодуя в предчувствии смертушки.
– Ну что ты такое говоришь, бабушка!? – рассеяно произнесла Маруся, срываясь до слез.
– Какую? – встрепенулся Влад, не домысливая. «Что такого интересного ему может сказать старуха, которая то и дело поругала его?»
Бабушка замолчала, собираясь с последними силами, кряхтя, вызванивая зубами.
– Какую, бабушка? – убедительно переспросил Влад, разинув губы и прищурив глаза с хитрецой.
– Мой отец…
– Ну? Что отец? Говорите!?
– Не ори на бабушку! – усмирила его Маруся, с негреющей ее изнутри кровью. Тело холодной испариной покрылось, залихорадило от рук до ног.
Старушка не торопилась сообщать, проваливаясь в своем сознании и возвращаясь обратно на какие-то непродолжительные отрезки времени.
– Вы сказали отец! Что в итоге? – переспросил Владислав в ожидании, низко склонившись своим лицом к слабо дышащей старушке, претерпевая через силу затхлый болезненный запах, исходящий от умирающей.
– Он… Он…, – глотала старушка слюну.
– Что он? – давил на старушку Влад, безотлагательно не давая ей сбиться с мысли. Лицо его уподобилось неподобающей злобной маске.
– Очень давно когда-то…, – глуховато, через силу выдала из себя умирающая, – отец с дедом закопали родовой клад…, – ясно и чисто произнесла Паулина.
– Клад!? Мне же не послышалось!? Где клад!? Говорите, бабушка, продолжайте! – не терпелось услышать Владу продолжение, загоревшись предвкушением, издавая ядовитый смешок и его лицо было переменчиво, словно погода, от хмурого дождливого дня, до солнечного сухого утра.
– «Откроется лишь любящему сердцу!» Так говорил мой отец! – еле вымолвила умирающая Паулина, шевеля синюшными, морщинистыми губами.
– Любящему? Так я люблю Маруську! – засвиристел Влад, – откройте мне тайну, где искать бабуля! – Подождите умирать, скажите сначала где! – затеребил он неистово хилую старушку за худое плечо, наблюдая как та закатила глаза.
– Откроется любящему…, – вырвался у Паулины последний вздох и старушка распласталась бездыханным телом. Пульсация прекратилась, жилы остывали, каменея.
– Бабушка, бабушка, повремени умирать! Договори где? Где копать? Мне нужны деньги! – взмолился Владислав с кислым выражением над мертвой Паулиной, нагло тормоша ее за голову.
– Влад, что ты делаешь! Остановись! – прикрикнула на него Маруся, отталкивая от кровати с покойницей. – Уймись! Умерла бабушка! Оставь ее! – задрожал Маруськин голос, содрогаясь от накатившихся слез.
Муж послушно убрал руки от покойницы. Его сердце стучало неимоверно, и безумными глазами посмотрев на жену, тыкнул в ее сторону указательным пальцем: – Ты знаешь, где закопан клад! – лихорадочно предъявил он, раззадоренным взглядом. – Ты знаешь и не говоришь мне об этом! А я, как дурак, пытаюсь каждый день что-то заработать, а оказывается живем на деньжищах! – заискивающе хохотнул Влад, трясясь всем телом, дергая спинку стула, на котором сидела еле живая Маруся.
Ее охватил ужас, завидя, как буквально на глазах, в малейшие доли секунды ее муж дурел, повредившись внезапно в уме, захлебываясь смехом от разыгравшегося воображения. – На деньжищах живем! – заорал он, вытягивая лицо до неузнаваемости в плутовских дерзаниях. Глаза страстно загорели пламенем черным, и от чистого голубого цвета одни крапинки остались.
– Да, что ты несешь! – не стерпела Маруся. – Не сходи с ума! Нет никакого клада! Мы с бабушкой всегда жили очень скромно! – отрезвляла она его, сквозь слезы, глазами отчаяния. – Я ничего про это не знаю! Не знаю! И уверена, что бабушку охватил предсмертный бред! Нет никого клада и быть не может в помине!
– Я найду его, железно найду! Бабка молодец! Я уверен, что она сказала мне правду! Обрадовала меня в довершении! Я богат! Я богат! Я богат! – заладил Влад в радостном дурмане, охваченный эйфорией. И видимо опомнившись, он недоверчиво зыркнул на жену хитрым блеском зрачков, и мигом удалился в спальню, где запричитал себе под нос, чтобы никто его, не дай бог не услышал! «Я богат! Опупеть просто! Я богат! Я богат!»