Сколько это продолжалось они не смогли бы сказать. Минуту? Час? День? Вечность? Они не сказали друг другу ни слова, не проронили почти ни звука, любили друг друга молча, не тратя время на ненужные слова, которых уже достаточно было сказано и написано друг другу… Две измученные запретной любовью души встретились и впились друг в друга, танцуя какой-то неподвластный логике танец страсти.
А между тем в дверь стучали. И уже достаточно долго.
– Татьяна Александровна, Татьяна Александровна, у вас там всё в порядке? Откройте, уже всех на отправку собрали, больше нет времени…
Они насилу вернулись в реальность. Cамым трудным было оторваться друг от друга. Но выбора не было. Кое-как за несколько секунд приведя в порядок платье, Татьяна повернула ключ в замке, открыла дверь и, отвернувшись от конвойного, сказала в его сторону чужим безжизненным голосом: «Выводите».
На большее у неё не хватило сил. Она так и стояла спиной к двери, когда он проходил мимо, на мгновение ещё раз погрузившись в дурманящую волну её запаха. Она даже не посмотрела в его сторону. Просто из чувства самосохранения, которое под страхом смерти требовало держать себя в руках.
Выходя, он бросил взгляд на настенные часы. Они провели вместе 22 минуты. Всего двадцать две! Просто ничто, мгновение, миг…
И именно этот миг привёл их к катастрофе, разразившейся через два дня. Как знать, не будь этого безумного свидания, этого невероятного по силе взрыва чувственности, возможно, их любовь не привела бы к таким жестоким последствиям…
Следующая встреча состоялась через два дня, в СИЗО. Она пришла с материалами по двум главным эпизодам, которые составляли основу обвинения. До суда оставался месяц, надо было готовиться, однако обсуждать протоколы не было ни сил, ни желания.
Они сидели друг напротив друга, склонясь над папкой с документами, и молчали. Он тихонько поглаживал её ладонь, прикрыв её страницей какого-то протокола, она смотрела ему в глаза…
Несколько вечностей спустя она отняла руку, чтобы уже через секунду вернуть её обратно и вложить в его пальцы записку. «Я написала тебе стихи, впервые в жизни», – сказала она беззвучно, одними губами.
Он понял, и в его сердце запульсировала безграничная нежность, которой не хватало места внутри – она изливалась из глаз, заставляла дрожать руки, растягивала губы в ласкающей мягкой улыбке…
«Она написала…мне…» – душа ликовала и пела что-то неуловимое, непонятное, невообразимое. Никогда ещё ни одна женщина не писала ему стихи, ни одна из его многочисленных любовей, подружек и жён.
Когда его уводили из адвокатского кабинета, он был счастлив. По-настоящему. Но судьбе было угодно низринуть его в грязную зловонную яму отчаяния именно в эту минуту счастья, именно тогда, когда тюремные стены вокруг него раздвинулись, и его Душа наконец-то осознала невероятную красоту мироздания…
Милицейская смена, дежурившая в тот день в СИЗО, отличалась особой дотошностью. И надо же было такому случиться, что сержант из этой смены вдруг заметил в руке у Алекса тонко свёрнутую бумажку. А поскольку тот витал в облаках и не был готов к неожиданной агрессии, то даже не успел понять, что произошло. А произошла катастрофа: бумажка оказалась в руках у ловкого сержанта.
За долю мгновения Алекс осознал возможные последствия и с криком «Ах ты, сука!» бросился на парня в форме.
Его скрутили, несмотря на его бешеное сопротивление, затолкали в карцер и, прежде чем захлопнуть дверь, надавали приличных пинков. Что он чувствовал в тот день, вечер и ночь, нам лучше не знать.
На следующий день Татьяну вызвал к себе председатель коллегии адвокатов, в которой она работала и начал расспрашивать, как продвигаются дела по выстраиванию линии защиты обвиняемого по громкому делу.
– Вы же понимаете, Татьяна Александровна, дело получило широкий общественный резонанс, уже под три десятка журналистов получили аккредитацию на освещение судебных заседаний… Из любой ерунды они готовы будут раздуть сенсацию, а уж при малейшей оплошности нас просто размажут. Репутация всей нашей коллегии поставлена на карту этим делом, так сказать…
Татьяна внимательно смотрела на лысоватого юриста с седыми висками, который мерно ходил по кабинету туда-сюда, и не могла понять, к чему он клонит.
– У нас всё более-менее нормально, ситуация, конечно, у Александра заведомо проигрышная, но думаю, нам с ним удалось найти несколько новых смягчающих обстоятельств, которые я собираюсь огласить на слушании…
– Что ж, неплохо, – продолжил председатель. – Смягчающие обстоятельства – это очень даже неплохо. Только смотря какие… Как Вы, например, считаете, романтическая любовь за решёткой – это смягчающее обстоятельство? А? Мне кажется, на каких-нибудь сентиментальных присяжных подобная история вполне могла бы подействовать…
– Вы это сейчас о чём? – у Татьяны перехватило дыхание.
– Ну вот хоть об этом… – председатель театрально откашлялся и произнёс с демонстративными сценическими завываниями:
«Я грешная сегодня, я шальная,
Забывшая про стыд и предрассудки,
И жаждущая страстно той минутки,
Когда забудусь, твоё тело обнимая…»
– Каково, а?! – продолжил он уже своим обычным голосом. – Просто Петрарка и Лаура, только за тюремными решётками.
У Татьяны кровь отлила от лица. Комната вокруг куда-то поплыла, в горле пересохло, а кто-то нехороший и злой вонзил прямо в сердце раскалённую иглу. Откуда-то из внешнего мира раздавались бессмысленные слова, никак не желающие складываться в осмысленные фразы:
– Надеюсь, Вы понимаете, Татьяна Александровна, что Ваше поведение недостойно звания юриста. У Вас только один вариант выйти без потерь из этой истории – положить удостоверение адвоката мне на стол, прямо сегодня… Если же у Вас нет такого желания, я завтра же соберу коллегию адвокатов, и мы всем коллективом все вместе обсудим сильные и слабые стороны Вашего литературного таланта. Вы меня должны благодарить, за то, что я не стал раздувать скандал из этой дурно пахнущей истории… У начальника СИЗО прямо руки чесались обнародовать Ваше творение…
Голос говорил что-то ещё, но она уже не слушала. Встала со стула, стараясь двигаться как можно аккуратнее, достала из сумочки адвокатское удостоверение, положила его на краешек стола и медленно вышла из кабинета…
Дальнейшие события гораздо менее интересны, чем наша история. Татьяна покинула коллегию адвокатов, и знакомые надолго потеряли её из виду. Александр от нового защитника отказался и на суде защищал себя сам – иногда не совсем грамотно, иногда слишком эмоционально. Он получил пожизненный срок.
Про любовную историю адвоката и подзащитного в СИЗО какое-то время ходили разные слухи и истории, одна невероятнее другой, но через пару месяцев они приелись и подзабылись, вытесненные другими тюремными происшествиями и новостями.
…Прошло несколько месяцев. Александр привыкал к жизни в зоне, обживался, обустраивался. Однажды он взял в тюремной библиотеке Библию и всё чаще заглядывал в неё, читая небольшими отрывками. Это чтение помогало ему не свихнуться, в какой-то степени примиряло со страшной правдой, с жизнью без будущего. Ему никто не писал, никто не присылал посылки. Родители давно умерли, жена сбежала ещё после первого суда, друзей никогда и не было настоящих… Ждать весточки было неоткуда.
Но однажды ему принесли письмо.
В письме лежал сложенный пополам листок в клеточку, как будто вырванный из школьной тетрадки. А на нём мелким бисерным почерком было написано стихотворение.
…Я грешная сегодня, я шальная,
Забывшая про стыд и предрассудки,