— Нет, она к своим уехала. Слушай, тетя Кей, я только что вселилась. У меня есть свободная комната. Давай за тобой заскочу.
— Наверное, сейчас для тебя отель не самый лучший вариант. — Надо же, племяшка обо мне подумала, хочет, чтобы я была рядом. Так куда легче. — Анна пригласила меня погостить. Полагаю, в свете данных обстоятельств лучше мне переехать к ней. Тебя, кстати, приглашение тоже касается. Только ты, надо понимать, уже устроилась.
— А она откуда узнала? — интересуется Люси. — В «Новостях» передавали?
Куда там, в новостях — покушение на меня произошло в столь поздний час, что инцидент попадет лишь в утренние газеты. Впрочем, подозреваю, в эфире могли запросто выдать что-нибудь этакое в сводке экстренных сообщений. А вообще-то интересно... Действительно, откуда она узнала?
Племяшка говорит, ей еще надо устраиваться, но обещает заскочить вечерком. Мы прощаемся.
— Ну погоди, репортеры только разнюхают, что ты в отеле, шагу спокойно не ступишь, — говорит Марино, чуть ли не свирепея. — Так где она остановилась?
Повторяю слово в слово, что поведала Люси, уже пожалев, что вообще с ней разговаривала. От этих новостей только хуже стало. Я как в ловушке, буквально в ловушке, будто меня замуровали в подводную посудину, в водолазный колокол, и погрузили в океан, этак футов на тысячу. И вот я вишу там, одна, оторванная от живого мира, в голове пусто, и все вокруг какое-то невозможное, неузнаваемое. Я вроде как оцепенела, а внутри пламя бушует.
— В «Джефферсоне»? — поражается Марино. — Вот так отчудила! Она что, в лотерею выиграла? И что, ее нисколько газетчики не беспокоят? Они же в два счета вычислят. О чем только думает эта девчонка?
Я молча упаковываюсь. Ответа на его вопросы я не знаю, да и устала от объяснений.
— Надо же, и к Джо не поехала. Ишь ты, — не унимается он, — интересно. Я сразу понял: это у них ненадолго. — Оратор громко зевает, потирая ладонями поросшее щетиной грубое лицо, а сам смотрит, как я развешиваю на стуле костюмы, выбирая одежду для работы. Надо отдать капитану должное: с тех пор как я вернулась из больницы, он действительно проявляет терпение и даже заботу. Вообще-то ему всегда было трудно сохранять равновесие, вести себя подобающим образом, даже в лучшие времена, а теперь-то уж и говорить не о чем. Во-первых, он раздражен, давно не спал, сидит на кофе и бутербродах, а еще я в своем доме курить не разрешаю. С самого начала было понятно, что потеря самоконтроля в его случае — лишь вопрос времени и рано или поздно он снова станет самим собой: горластым грубияном. Мне сразу вдруг полегчало, когда я заметила, как Марино скатывается к себе прежнему. Сейчас нужно, чтобы вокруг все было знакомое, пусть и неприглядное.
Детектив пускается в разглагольствования о картине, представшей вчера его глазам, когда он подрулил к моему дому и обнаружил в заснеженном дворике под окнами нас с Жан-Батистом Шандонне, и что при этом выделывала Люси.
— Нет, я, конечно, ее не виню. Мне ее желание вышибить мозги из этого паскудника вполне понятно, — любезно комментирует Марино. — Да только тут всплывает вопрос подготовки. Не важно, чья жизнь поставлена на карту, будь то тетушка или собственный ребенок, твой долг делать то, на что ты натаскан. А она на это наплевала. Совершенно точно тебе говорю. Сваляла дурака.
— Знаешь, я парочку раз застала тебя за тем же самым, — напоминаю ему.
— Нельзя ее было пускать в Майами, на эту секретную операцию. — Люси работает в периферийном отделении своей организации, которое располагается в Майами, и сюда приехала на праздники. — Бывает, некоторые слишком близко подходят к плохим ребятам и их делишкам, и им начинает казаться, что так и надо себя вести.