Именно эта кампания свела Кобдена и Джона Брайта; после того как цель была достигнута, они продолжили тесную и верную дружбу в работе над другими важными общественными задачами[2]. Историческая встреча произошла в 1841 г., когда Кобден вновь выставил свою кандидатуру от Стокпорта. На этот раз он тоже принял предложение неохотно, исключительно в интересах Лиги и по настойчивому настоянию коллег. Главный вопрос на выборах стоял так: беспошлинные продукты или продукты, обремененные пошлинами. Противники пошлин увлекли за собой Север, и Кобден был в числе большинства, которое вторично привело сэра Роберта Пиля на пост премьер-министра; тем самым для хлебных законов прозвучал похоронный звон. В мае предыдущего года Кобден женился.
Помимо свободы торговли Кобден чаще всего выступал в Палате общин по таким вопросам, как расходы на вооружение, международное морское право, опасность постоянного английского вмешательства в континентальные дела, посредничество в разрешении конфликтов, неизмеримое безумие и аморальность войны. Рассказывая брату о том, как принимались его первые речи, он заметил: «Совершенно очевидно, что на меня смотрят как на кого-то варвара и что классицисты будут меня беспощадно критиковать». Действительно, Кобден получал резкие отповеди и сам их давал, но с первых дней в Палате мог рассчитывать на уважительное внимание, которое она неизменно уделяет людям, способным подкрепить убежденность знанием, а знание – живой и откровенной манерой речи.
Такой человек не мог затеряться на вторых ролях. Прошло совсем немного времени, и его дельные выступления, всегда своевременные и конкретные, свободные от риторических прикрас, но зато прочно опиравшиеся на красноречивые факты и цифры, убедили даже оппонентов, что им придется считаться с этим необычным политическим деятелем и относиться к нему со всей серьезностью. Нельзя сказать, что Кобдену удавалось завораживать Палату так, как делал его друг Брайт, чье ораторское превосходство он охотно признавал. Однако парламентский авторитет Кобдена был непревзойденным. Хотя ему и было суждено вносить раздор в Палату, когда он ставил перед ней острые и подчас эмоционально болезненные вопросы, его прямота, честность и сила убеждения снискали признание во всех ее углах. Когда спустя почти четверть века парламентская карьера Кобдена завершилась, его слава находилась в зените.
Кобден не проработал в Парламенте еще и пяти лет, когда лорд Джон Рассел сделал ему первое из двух приемлемых предложений войти в правительство. В декабре 1845 г. Рассел создавал управление, которое должно было подготовить отмену хлебных законов, и пригласил Кобдена (впрочем, не очень настойчиво) занять пост заместителя министра торговли. Кобден отклонил предложение на том основании, что больше сделает для свободы торговли в качестве независимого члена Gарламента. На этот раз Расселу не удалось сформировать кабинет, но когда через несколько месяцев он попробовал еще раз и достиг цели, он не стал возобновлять предложение Кобдену. Зная, что тот собирается в очередной европейский вояж, Рассел в письме просто выразил надежду (искренне или нет) на то, что Кобден войдет в либеральный кабинет позже.
Тем временем, в январе 1846 г., Пиль объявил об изменении фискальной политики: «Наконец-то Пиль что-то произвел на свет, но я не берусь судить, что это, – мальчик или девочка», – написал главный противник хлебных законов. Зато потом, 28 июня Кобден смог послать домой торжествующую депешу из Палаты: «Ура, ура! Хлебный законопроект стал законом, и теперь мое дело сделано». По поводу разумности политического курса, который члены Лиги стремились привить своей стране, всегда существовали разные мнения, но Кобден упорнее других делал вид, что победа свободной торговли была не таким уж большим достижением.
Действительно, работа Кобдена стала только успешным началом, и в этом факте заключается для нас все значение движения за свободу торговли, под давлением которого вскоре были отменены все протекционистские пошлины[3]. Следует отметить, что на завершающей стадии агитации против хлебных законов Кобден подумывал прекратить работу в парламенте, как только будет достигнут успех. У него возникла «растущая неприязнь к повседневной деятельности Палаты общин и неприязнь к чисто партийной политической деятельности». Длинная череда непрерывных и почти титанических усилий сказалась на его здоровье, а его бизнес страдал от недостатка заботы. В то время только страстное желание увидеть исход борьбы за беспошлинные продукты заставляло его продолжать работу, которая подрывала здоровье и опустошала кошелек.
Во время парламентской сессии 1844 г. Кобден, встревоженный мрачными сообщениями брата о состоянии их дел, писал: «Я выделю месяц или два для своего бизнеса и, клянусь Богом, только тогда, когда это действительно потребуется. Я веду тут собачью жизнь, и очень хотел бы освободиться от ошейника» (8 августа). На следующий год лишь своевременная помощь друзей предотвратила финансовые трудности и выход Кобдена из кампании против хлебных законов. Он специально отметил, что концентрация на этой кампании в ущерб собственным делам заставляет «жертвовать всеми моими личными перспективами в жизни» и победа застанет его «бедняком». Приблизительно в тот же период в письме другу он писал: «Меня всегда коробило при виде людей, которые приносят благополучие своего домашнего круга в жертву неуемному и нездоровому стремлению приобрести широкую известность. Бог, знающий наши сердца, да избавит меня от таких недостойных побуждений. Я вступил на этот путь случайно, вступил слишком быстро и прошел по нему слишком далеко, чтобы можно было отступить с честью или без риска причинить ущерб стране. Но счастливейшим моментом моей жизни будет тот, когда я освобожусь от противоречивых требований политической борьбы и вернусь к частной жизни» (2 апреля 1846 г.). Как и многие сильные, но слишком эмоциональные люди, Кобден переживал моменты упадка духа. Однако что бы он ни думал о парламентской жизни, когда писал приведенные выше слова, трудно поверить, что он серьезно рассматривал полный отказ от общественной деятельности. Выступая на собрании, которое утвердило роспуск Лиги, он прозрачно намекнул на будущие задачи: «Мы распускаем наших людей, – сказал он, – но остаемся в готовности для любых других хороших дел, и достойные члены Лиги не станут заниматься ничем иным, кроме хороших дел» (2 июля 1846 г.).
Теперь перед мысленным взором Кобдена более четко и ярко предстала задача, которую 11 лет назад он воспринимал как «отдаленную и туманную перспективу». Он уже давно вынашивал идею связать проблему свободы торговли с движением за мир. В нем крепло убеждение, что два эти движения тесно взаимосвязаны и в долгосрочной перспективе судьба у них одна: они либо вместе выиграют, либо вместе проиграют. Главное в том, чтобы человечество осознало и усвоило принципиальную взаимозависимость наций. Кобден понимал, что для достижения этой цели движению за мир следует придать международный характер. «Сколь бы похвальными ни были усилия обществ, выступающих за мир, – писал он в 1842 г., – они не достигнут успеха, пока народы сохраняют свою нынешнюю систему изоляции».
По мере того как Кобден занимался проблемой свободы торговли, в его понимании она все больше и больше приобретала моральное и идеальное измерение, по сравнению с которым материальные выгоды, «ожидаемые от ничем не стесненного коммерческого взаимодействия, стали второстепенными, сколь бы значительны они ни были». «Когда я отстаивал свободу торговли, – сказал он в Рексхэме 14 ноября 1850 г. на митинге сторонников мира, – вы, возможно, думаете, я не видел ее связи с нашим теперешним вопросом или выступал за свободу торговли только потому, что она позволит нам свободнее заниматься теми или иными делами? Нет, я считал, что свобода торговли объединит человечество узами мира, и именно это соображение больше любого другого, как известно моим друзьям, поддерживало меня и побуждало вести эту борьбу». У Кобдена сложилось непоколебимое убеждение, что мир во всем мире и свобода торговли – это двуединая задача или, можно сказать, душа и тело одной задачи.