Румянец, окрасивший его шею и щеки, на этот раз показался мне отнюдь не милым. Адам пошевелил челюстью, как будто физически заставляя себя сказать совсем не то, что хотел.
– Наши родители разные, понимаешь? Это все, что я пытаюсь объяснить.
– Тогда выкладывай. Ты говоришь, что никто из твоих не ходил налево, но, возможно, они просто хорошо это скрывали.
Адам посмотрел на меня, как на дерьмо, в которое вляпался. Мне не привыкать, так что я спустила это на тормозах.
– Да что с тобой такое? Ты совсем запуталась, понимаешь?
К тому времени моя сигарета уже догорела и я достигла порога страданий-чтобы-разозлить-папу-через-Шелли с точки зрения температуры. Совершенно задубевшая от холода, я переосмысливала свои первые впечатления об Адаме. Фильм, крутившийся в голове, внезапно обрел зловещую тематику, превращаясь в ужастик.
– Ладно, как скажешь. Я собираюсь вернуться в свою комнату, но ты можешь остаться, докурить мои сигареты, если хочешь. – Я кивнула в сторону почти полной пачки. – Может, это разозлит и твоего отца.
– Воздержусь. Мне не нужно прибегать к таким мелким пакостям, чтобы наказать своего отца.
Я ухмыльнулась во весь щербатый рот:
– Просвети меня – о мудрейший! – насколько взрослым нужно быть, чтобы звонить мамочке через две секунды после того, как прибыл на место.
Он ничего не сказал, просто подошел к стене и полез обратно на свой балкон.
– О нет. Так скоро нас покидаешь? У меня в запасе еще полно мелких пакостей, которые мы могли бы сделать вместе.
Адам высунул голову из-за перегородки, как только очутился на своем балконе.
– Слушай, а ты часто здесь бываешь?
– Каждый второй уик-энд.
Он повесил голову.
– Я тоже.
Я не стала утруждать себя фальшивой улыбкой.
– Ура.
Адам
Какого. Черта.
Я оглядел свои ладони, содранные в кровь после спешного и чуть не стоившего мне жизни возвращения на собственный балкон. Перила, внизу шершавые от ржавчины, сверху стали скользкими от недавнего дождя. Тошнота, холод и жжение пронзили меня в ту долю секунды, когда я оступился и едва не рухнул с шестого этажа навстречу смерти.
В холодном поту, я чувствовал, как колотится сердце. Мне, конечно, хотелось списать это на едва не состоявшееся падение или, может, выкуренную сигарету, но я не мог. Это из-за нее. Джолин. Из-за сказанных ею слов. Вернувшись в свою комнату – вернее, комнату, в которой остановился, – я упал в изножье своей – нет, просто – кровати и обхватил голову руками. Я чувствовал себя каким-то придурком, но в то же время не хотел зацикливаться на этом, особенно когда за стенкой звучал смех отца и Джереми.
Отец расстался с мамой не потому, что встретил другую женщину. Что бы ни заставило его уйти, я считал это трусостью, а не изменой.
Я схватил наушники и телефон и врубил музыку на максимальную громкость, просто чтобы не слышать отца с братом или себя.
Не знаю, сколько времени я провалялся на кровати, в конце концов вошел Джереми и выдернул из моих ушей наушники.
– Папа спрашивает – ты ужинать будешь?
Я хотел было снова закрыть глаза, но Джереми вцепился в меня мертвой хваткой. Я бросился на брата, впечатывая его в комод. Мы оба оказались на полу, и в следующее мгновение меня подняли и отшвырнули на бугристый матрас.
– Довольно! – Отец стоял между нами, раскинув руки в стороны. – С каких это пор вы грызетесь, как звери?
Я взглянул на Джереми и увидел крошечную струйку крови у него на губах. Должно быть, я толкнул его локтем, когда мы падали. Мы оба тяжело дышали, и он не смотрел мне в глаза. Не дождавшись от меня ответа, отец повернулся к Джереми.
– Кто-нибудь, скажите хоть слово.
– Да ничего особенного. Мы просто валяли дурака. – Джереми пожал плечами.
Я не видел папиного лица, но сомневался, что он купился. Я бы точно не купился. Поэтому я удивился, когда он опустил руки и прекратил допрос.
– Это не самая приятная ситуация для любого из нас. Я понимаю, вы, ребята, оказались меж двух огней, но, если вы сможете продержаться, мы справимся.
– Справимся? – Я медленно покачал головой. – Ты бросил маму. Как именно ты хочешь, чтобы мы справлялись с этим?
Папа опустил глаза, и мой брат, вытирая окровавленную губу, заговорил со мной тоном, в котором не осталось ни капли былой враждебности: – Да ладно тебе, Адам. Мы только приехали. Разве мы не можем просто… – Он замолчал, когда до него дошло, как я надеялся, что мы ничего не можем. По крайней мере, я не мог.
– У меня нет никакого плана. Это не то, чего я хотел, – и не то, чего хотела ваша мама, – добавил отец, когда я медленно поднялся с кровати. – Но на данный момент все обстоит именно так. Я… я работаю над этим, хорошо? – Он перехватил наши взгляды и удерживал их, а мне хотелось притвориться, что я не замечаю слез в его глазах. – А пока, может, договоримся больше не устраивать здесь бои без правил?
– Конечно, папа. Извини. – Джереми положил руку ему на плечо жестом, который, видимо, заставлял его чувствовать себя взрослым.
– Адам?
Я был слишком занят тем, что смотрел на брата-слабака, и не счел нужным ответить. Раньше – до всего этого – именно Джереми вступал в споры с отцом. Он никогда не юлил, даже если это казалось самым разумным. Он как будто наслаждался напряженностью, ему доставляло удовольствие видеть, как отец выходит из себя. Но потом все пошло наперекосяк. Отец в конце концов съехал, мама сломалась и впала в отчаяние, и Джереми сделал свой выбор. Он встал на сторону труса. В отличие от моего брата, я не собирался улыбаться и кивать папе, делая вид, будто меня не колышет то, что он бросил маму. Она плакала все утро, даже когда говорила нам, как рада, что мы увидимся с папой. Наверное, до сих пор плачет, а в это время мой брат извиняется перед отцом. Я снова почувствовал желание разбить в кровь губу Джереми.
– Я буду считать это согласием. – Отец похлопал нас обоих по плечам и вышел из комнаты. – Ужин остывает.
Мы с Джереми мельком встретились глазами, прежде чем он последовал за отцом, а я, оставшись один, дождался зова желудка и присоединился к ним.
Ужином оказалась еда навынос из какого-то местного заведения, о котором я никогда не слышал, но в Филадельфии трудно испортить чизстейк. Я думаю, что на троих мы съели штук восемь. И отлично, нам было не до разговоров, пока на барной стойке, за которой мы теснились, не осталось ничего, кроме смятой фольги и пустых пакетов.
Первым заговорил Джереми, похвалив папу за то, что тот успел подыскать хорошую закусочную с едой навынос. Я сжал руку в кулак, чтобы не ударить его.
Папа пустился в рассказ о том, как он нашел это заведение и обнаружил, что здесь закусочные даже лучше, чем в нашем Реддинге. Начались какие-то добродушные споры, и с каждым словом пища у меня в желудке все сильнее превращалась в камень.
– Пусть Адам нас рассудит, – сказал отец. – Чей чизстейк лучше? От Майка или у меня, из закусочной Сонни?
Я посмотрел на отца, застывшего в нетерпеливом ожидании ответа. Он отчаянно нуждался в этом «обычном» общении со своими сыновьями. Я увидел в этом знак того, что мы втроем сможем справиться. Даже не имело значения, какую закусочную я назову лучшей. Он просто хотел, чтобы мы снова разговаривали. Он не питал иллюзий насчет того, что с этого момента все наладится или что его убитая квартира станет тем местом, где нам захочется остаться, но казалось, что именно сейчас решается наше будущее.
В то время как мама незаслуженно страдала от одиночества.
– Я думаю, что оба на вкус как дерьмо. – Я спрыгнул с табурета и скрылся в комнате, где в обозримом будущем мне предстояло ночевать по выходным два раза в месяц. Через минуту я вытащил телефон и прослушал сохраненное голосовое сообщение двухлетней давности – последнее, что мне прислал мой старший брат Грег.
– Адам, Адам, Адам. – Его слегка поддразнивающий голос заставил меня улыбнуться, хотя сердце сжалось от боли. – И зачем тебе вообще телефон? Ладно, слушай, я приведу домой еще одну собаку, но пока не нашел дом для Балу, так что, разумеется, мама и папа не должны ничего знать. Мне нужно, чтобы ты переселил Балу в другую клетку в сарае – ту, где стоит голубая собачья лежанка. Но следи за его лапой, потому что он тебя укусит, если ты потянешь швы. Может, попросишь Джереми помочь? – Его голос зазвучал тише, как будто он отвел трубку от губ. – Сделаешь? Спасибо, старик. – В голос вернулась прежняя громкость. – Неважно. Дэниел заскочит и позаботится о Балу. Скажи маме, ладно? О Дэниеле, а не о собаке. Может, если она засуетится вокруг него, то не заметит, что новый парнишка вырвал кусок из моей ноги. – Он засмеялся над какими-то словами Дэниела. – Ты хочешь сказать, что не стал бы кусаться, если бы парочка парней не пыталась снять колючую проволоку с твоей шеи? – Послышалось низкое рычание, и смех Грега стих. – Ладно, мне пора идти, но я твой должник, братишка.