Очередная фифа сходила куда-то и сообщила, что никаких расписок не будет. Либо она оставляет, либо убирается восвояси. Люля выбрала последнее.
Больше она никуда не ходила. Повезло – через соседку стала получать немножко заказов на пошив-перешив… Чем и зарабатывает.
– Зачем я вам? – спросила Люля.
Она себя не считала красавицей, да и не была ею. Ее довольно высокий рост и излишняя худоба всю жизнь вызывали у нее комплекс неполноценности. Она всегда сутулилась, съеживалась, обхватывая себя руками, словно озябла… И лицо так себе, среднее, ни два ни полтора. Одним словом, товара под названием «женская привлекательность» у нее не имелось. И продавать этому странному Владику ей было нечего. Разве только костюм на заказ.
– Вы даже не поверите, как все просто, – усмехнулся он. – Я ищу женщину, в которую мог бы влюбиться. Ужасно хочется влюбиться, по-настоящему так, до одури. Я слишком долго искал себя, пора найти кого-нибудь себе.
– Вы что, хотите сказать, что вы в меня можете влю… – Она так опешила, что даже не отважилась повторить слово.
– А вот мы и посмотрим. Я же сказал: давайте знакомиться. Познакомимся, а там… как получится. Может, выйдет у нас такая печальная история, что я влюблюсь, а вы нет!
Чертики немедленно зарыдали в голос, театрально припадая друг к другу на плечи.
– Да чем же я вас заинтересовала? Ничего такого во мне…
– Есть, есть, – заверил Владик. – Вы просто кокетничаете, на комплименты напрашиваетесь. Я большой знаток женcкой природы, к вашему сведению, – нахально заявил он, откидываясь на спинку кресла, и чертики одобрительно засвистели, засовывая кружочки пальцев в рот.
– Да нет же! Вот если бы я была топ-модель или какая-нибудь там…
– Да я ж влюбиться хочу, а не обрамить свое несовершенное мужское тело совершенным женским! Кстати, вас не смущает мой лишний вес?
Люля наконец улыбнулась.
– Если наш вес сложить, а потом разделить на два, то как раз идеальный и выйдет…
Господи, какая ерунда, главное, что у него оказалось очень-очень много любви. Для нее.
И потому она стала красавицей. И потому все признали ее талант. И потому она начала работать на один из лучших домов моделей. И потому она стала намного уверенней в себе и научилась носить красивые платья, и не стесняться своей худобы, и не сутулиться, и…
Она любила его, боже, как она его любила! Она бросалась на него, когда они возвращались домой, она стаскивала с него рубашку, целуя показавшийся в разрезе «лишний» живот, и он, смеясь, отбивался, и чертики веселились и ликовали, шкодливо подсматривая за ними… То, что у них было, не называлось сексом, то, что у них было, называлось любовью, и все возможные на свете ласки служили всего лишь языком, на котором она изъяснялась.
Все было так, именно так – сказочно красиво, до одури счастливо, пока он не погиб. Разбился с другом на машине.
Друг выжил. А ее Владька, сокровище, ее счастье, ее Принц, – погиб…
Она чуть руки на себя не наложила. Всего два, крошечных два года счастья из всей ее несчастливой тридцатилетней жизни. И все, и больше нету. И уже никогда не будет. Потому что второго такого, как Владька, не существует во всем мире.
Она почти забросила работу. Она снова стала дурнушкой. Она снова стала зябнуть и обхватывать себя руками, наклоняясь немного вперед, будто у нее болел живот.
Она, лишенная его любви, перестала любить себя.
«Он плачет!»
Вот ведь странные люди – казалось бы, ну пришли уже на пляж, так купайтесь, загорайте, играйте в волейбол, наконец! Но нет же, кому-то есть дело до него, кто-то на него смотрит: «Он плачет…»
Зачем он лежит на пляже под раскаленным солнцем? Он не любит пляжи, ненавидит валяться без дела, надо открыть глаза, встать и уйти отсюда!
Но во всем теле такая слабость, нега, оцепенение… Лень пошевелиться.