Кроме того, налоги были часто не просто громадны и непосильны, но произвольны и внезапны. Понадобился царю Петру I военный флот – платите, господа купцы, деньги на постройку кораблей.
Таиться, казаться меньше, скрывать свое достояние, а не кичиться им напоказ – таков закон русской жизни. Эта психология поведения надолго стала всеобщей для большинства слоев нашего общества.
Очевидцы рассказывают такой случай уже конца XIX века. Много лет живший в городе нищий, скитаясь по дворам и питаясь сухими корками хлеба с водой, внезапно умер на дворе небогатого купца. Тот послал слугу спалить лохмотья старика, чтобы не занести в дом заразу. Слуга пропал. Купец не поленился сам сходить к кострищу за усадьбой и в пепле нашел с десяток золотых монет, зашитых прежде в ветхую одежду нищего.
Судя по всему, его слуга выгреб из кострища несколько десятков таких монет. Чтоб не искушать судьбу, он просто сразу ушел в родную деревню, где стал самым зажиточным и крепким домохозяином.
Человек мог провести остаток дней в довольстве и покое, но предпочел привычные скитания, лишения и нищету, лишь бы не выдать свои сбережения.
То есть внешние признаки улучшения благосостояния не прельщали множество россиян в силу очевидной опасности или просто из страха. И зарытие кладов в землю являлось просто пассивным сопротивлением людей грабежу государства, его налоговому гнету. Да и отсутствие безопасности у себя дома (полиция не защищала, а порой содействовала грабителям) вынуждала все, что можно, прятать подальше.
Шестая причина появления кладов – захоронки разбойников, других «гулящих» людей, которые в те эпохи прятали свои неправедно добытые ценности не в заграничных банках, как сейчас, а в родимых трущобах: пещерах, колодцах, под дубом или другим одиноким деревом. Эти клады добыть всего труднее. Но именно о них народная молва создала столько сказов, легенд, памяток, кладовых записей. Шайки разбойников держали в страхе население Руси не только на больших дорогах, но в городах и селах. Нередко они накапливали большие ценности. Но, будучи объединением временным, с постоянно меняющимся составом участников, и очень подвижным (сегодня здесь – завтра там), очень заботились о своем «черном дне», который чаще всего наступал для них неожиданно.
Такие вкладчики часто погибали, не указав никому место своего клада. Иногда эти люди оказывались перед смертью слишком далеко от своих захоронок, и даже их невнятные путаные памятки наследникам ничуть не помогали. Россия – страна огромных, пустых от населения территорий. Искать здесь клады – гораздо хуже, чем иголку в стоге сена. В лесах все быстро зарастает и местность меняется. В степях – глазу зацепиться часто не за что, поэтому ориентироваться очень сложно. В горах, наоборот, слишком много похожих друг на друга ориентиров. Реки меняют русла. Пашни наступают на леса и луга. Лесами зарастают брошенные поселения. Все стремительно меняется. Случалось, что даже через 10–20 лет люди, возвращавшиеся за собственным захороненным кладом, не могли найти свое приметное место. И отправлялись обратно несолоно хлебавши.
Естественно, что больше всего кладов образовывалось в районах древних городов и крепостей, вдоль оживленных торговых путей: «из варяг в греки», например, или Старой Смоленской дороги, по которой отступал Наполеон, вдоль Волжского торгового пути, шляхов из Крыма на Москву и т. д.
Как бы то ни было, захороненные в землях России клады – это еще и ее культурное и историческое национальное достояние. Там скрыта память о прошлом. По преданиям, каждому кладу предназначен свой срок выхода на волю. Тогда он начинает ворочаться в земле, привлекать к себе внимание нужного человека. Над ним по ночам появляется свет. И дается он в руки лишь тому, кому предназначен.
Кладоискателем движут вера, страх и надежда. Чаще всего в старину люди копали не наобум (ведь металлоискателей тогда не было), а по «приметам», рассказам бывалых людей, описям и записям, семейным преданиям. Как правило, люди не находили ничего. Но вера их в клады от этого чаще всего не уменьшалась. Пламя страсти разгоралось в человеке все сильнее. Копали в оврагах и балках, пещерах и курганах… Результат оставался плачевный. Часто копали по ночам. Ведь дело тайное и секретное, да еще – нечистое и дьявольское. В беспощадно разграбленных степных курганах наших южных губерний находили лишь истлевшие кости и угли, трухлявое дерево, черепки и изъеденное ржавчиной железо, реже медь и бронзу.
Ни денег, ни драгоценностей… Мечтающие легко разбогатеть суеверные люди накупали себе у шарлатанов и проходимцев дорогие карты и планы, обращались к колдунам и ворожеям. Все напрасно. Но человек, начав поиски клада, с неимоверной быстротой (как прежде, так и теперь) втягивается в это увлекательное дело. Образование и состоятельность не являются препятствием. Искали клады, например, и царь Иван Грозный в XVI веке, и царевна Екатерина Алексеевна (сестра Петра I), и светлейший князь Потемкин в XVIII веке.
Краевед и богатый херсонский помещик, создатель замечательного местного музея Виктор Иванович Гошкевич (1860–1928) едко писал в начале XX века: «Как азартный игрок, кладоискатель все сильнее и сильнее втягивается в это занятие и доходит до того, что целью всей своей жизни ставит находку клада. Я видел несчастных людей – хлебопашцев, мастеровых, – у которых кладоискательство составляет манию. О чем бы вы ни заговорили с таким человеком, он рассуждает здраво, но как-то безучастно. А затроньте его больное место – заведите речь о кладах – и вы убедитесь, что перед вами несчастный душевнобольной. Он тогда начинает плести нелепости, тут же придумывает самые невероятные рассказы о скрытых в земле сокровищах. И не замечает, что лжет самому себе…
Если вы выскажете сомнение в справедливости его рассказов, он пожалеет о вашем глубоком невежестве, а своих убеждений не изменит. Мания эта заразительна, часто под влиянием фантастических рассказов убежденного кладоискателя крестьяне собирались в компании и, друг друга воодушевляя, сообща разрывали курган за курганом»[1].
Случалось, что такие эпидемии охватывали небольшие села целиком и крестьяне уходили в поход за кладом на несколько месяцев. Известен случай в той же Херсонской губернии, когда крестьяне раскапывали в степи несуществующий клад. Когда не хватало сил у самих, они нанимали работников со стороны. Дома и хозяйства с женами и детьми приходили в это время в разорение и запустение. Характерно, что тот же Гошкевич небольшой раздел своей книги так и озаглавил: «Кладоискательство как душевная болезнь». По его мнению, склонность к исканию кладов передается по наследству. «Наглядным примером, – писал он, – может служить род кладоискателей П. Ныне здравствующий представитель этого рода, убежденный кладоискатель, сообщил нам документы, из которых видно, что и отец его, и дед, и прадед также всю свою жизнь искали клады, но ни одного не нашли. Это последнее обстоятельство еще раз подтверждает странное на первый взгляд явление, что на склонность к кладоискательству не влияет явная убыточность этого занятия»[2].
Думается, что широкая историческая ретроспектива истории кладоискательства в России поможет нащупать какие-то общие закономерности в этом странном ремесле. Обратимся же к нашему прошлому. В сущности, человек за тысячу лет изменился очень незначительно. Мысли, чувства, побуждения его в разные эпохи отличаются не слишком существенно.