Глава I. Клады Древней Руси
Н. ЗаболоцкийНе стало больше песен дивных,Лежал в гробнице Ярослав,И замолчали девы в гривнах,Последний танец отплясав.
Для истории Древней Руси (и не только) клады являются неоценимым источником. Наши сведения по той эпохе удивительно бедны. А по предметам, обнаруженным в кладах, мы можем судить о древнерусском искусстве, истории одежды, перемещениях населения, внутренней и внешней торговле.
Древнерусские вещные клады состоят часто из удивительной красоты ювелирных изделий, украшенных многоцветной эмалью, скаными узорами, мельчайшей зернью, жемчугом и драгоценными камнями. Стоимость этих художественных сокровищ была очень высока уже в XIX веке. Коллекционеры гонялись за предметами из древнерусских кладов и сами инициировали раскопки.
Любопытно, что такое отношение к предметам из кладов ярко продемонстрировал замечательный знаток русского искусства Н. П. Кондаков. После десяти лет работы он издал в 1896 году первый том своей работы «Русские клады», в который вошли наиболее эффектные золотые вещи с перегородчатой эмалью из древнерусских кладов[3]. Второй том книги, куда планировалось поместить серебряные вещи, так и не вышел.
Тяга к поискам кладов, как и сребролюбие у людей Древней Руси, была так же развита, как и у наших современников. Уже в XI веке в «Чтении о Борисе и Глебе» составителем написано: «Аще бо или сребро или злато скровено будет под землею, то мнози видят огнь горящ на том месте, то и то же дьяволу показующую сребролюбых ради».
Про этот самый распространенный признак зарытого клада – появление ночью далеко заметного огня на месте клада – русские люди писали во все века. Упоминается это явление очевидцами и в XX веке.
Широко известный случай кладоискательства описан в форме религиозной притчи в Киево-Печерском патерике. В «Слове о святых преподобных преподобных отцах Феодоре и Василии» автор, борясь со злом стяжания, сразу заявляет: «Сказано: как мать всему благому есть нестяжание, так корень и мать всему злому – сребролюбие»[4].
Но тяга к мирской жизни и богатству была сильна и в ту эпоху. Феодор, раздав все свое имущество, стал монахом и по повелению игумена жил в пещере, называемой Варяжской. Жизнь его текла там много лет в великом воздержании и покое.
«И вот по вражьему наваждению стал он тужить и сильно печалиться о богатстве, которое роздал нищим: приходило ему на мысль, что если долго проживет и изнеможет телом, то не сможет довольствоваться монастырской пищей»[5]. Короче говоря, инок Феодор открыто загоревал об оставленном имуществе и открыто высказывал свою скорбь перед друзьями.
Судя по всему, мысли о богатстве овладели монахом настолько, что он в молитвах стал просить Бога о злате. И монаху явилось видение. Увидел он во сне «ангела светлого и прекрасного, показывающего ему сокровище в пещере, и много раз виделось это Феодору. Наконец, спустя много времени пришел он на указанное место, стал копать и нашел сокровище – множество золота и серебра и сосуды многоценные»[6].
Скорее всего, пещерник из Варяжской пещеры предпринял систематические поиски и нашел-таки древний клад в земле. Пещера не случайно называлась Варяжской. Возможно, часть добычи из Византии варяги спрятали в IX–X веках именно здесь.
Феодор же после душеспасительных бесед с друзьями, по преданию, раскаялся и, вырыв глубокую яму в другом месте, закопал там сокровище. До сей поры его никто не обнаружил. Но слух о кладе дошел до князя. А князья всегда сильно нуждаются в деньгах.
Поэтому князь Мстислав Святополчич рано утром со множеством воинов, словно на охоту или войну, приехал в монастырь и схватил Феодора.
Феодор подтвердил князю, что нашел варяжский клад со множеством «сосудов латинских». «Золота же и серебра бесчисленное множество», – заключил он. Князь предложил иноку поделить клад: «Себе возьми сколько хочешь!»
Феодор отказался, заявив, что он избавился от греха сребролюбия и поэтому напрочь забыл о месте клада. Князь в гневе велел сковать монаха по рукам и ногам и три дня не давать ни хлеба, ни воды. Затем вновь потребовал: «Открой – где сокровище?» Феодор вновь упорствовал: «Не помню, где спрятал его».
Ситуация явно развивалась по вполне традиционной схеме для кладоискателей всех времен. В конце концов взбешенный князь приказал схватить второго инока (Василия), через которого ему стало известно о кладе, и приказал жестоко пытать обоих. «Власяница обагрилась кровью», но Феодор стоял на своем, что Бог по его молитве «отнял у него память сребролюбия» и он не помнит теперь, где зарыл клад.
Затем князь приказал подвесить Феодора над огнем большого очага со связанными руками. Вероятно, это пытки самые жестокие и типичные для той эпохи (XII век).
Монахи между тем не молчали, а обличали грехи князя. Захмелевший от вина князь вонзил стрелу в Василия. Василий же предсказал князю, что тот сам будет убит такой стрелой.
Чуть живых, иноков бросили на ночь в темницу, чтобы утром продолжить допрос с пытками. Но они ночью оба умерли.
Достоверно известно, что и в последующие века русской истории розыск кладов власть имущими нередко шел именно по такому сценарию. Неудивительно, что люди, нашедшие клад, таились от власти сильнее, чем от грабителей. Между тем, заканчивая сюжет, добавлю, что монахи Печерского монастыря забрали тела своих собратьев и погребли в той самой Варяжской пещере. Князь Мстислав действительно был убит стрелой на городской стене Владимира.
А «варяжский клад» монаха Феодора остался ненайденным по сей день. Возможно, это один из самых больших известных нам кладов Древней Руси. Ведь отряды норманнов (варягов) нередко после грабительских набегов на Византию, Хазарию и Восток отдыхали в Киеве у своих родственников и союзников – киевских князей. Добычу в Киеве делили, и часть ее вполне могли зарыть в пещерах под городом. Ценности античного мира (сосуды латинские), которым сейчас нет цены, легко могли оказаться в таком кладе.
Серебряная киевская гривна
Торговый путь «из варяг в греки», столицей которого был Киев, усеян кладами купцов, варягов, князей, степняков. Ставки в грабительских войнах норманнов часто были очень высоки. Так, в 1043 году конунг Харальд Суровый организовал мощное вторжение в Византию. Киевский князь Ярослав Мудрый сам не пошел в поход, а вместе с Харальдом и его войском отправились новгородский князь Владимир с дружиной и новгородское ополчение.
Харальд был классическим норманном – ловцом удачи, наводившим ужас на многие страны. В свое время он служил в Киеве, затем в Царьграде, где поднял мятеж против императора – сверг и ослепил его. Харальд предполагал, что ослабленная раздорами столица Византии падет к его ногам. В устье Дуная русские воеводы отговаривали молодого князя Владимира идти на Царьград. Они, по обычаю, хотели, постояв на границах, получить без боя от греков дань (откуп) и уплыть назад.
Харальд настоял на своем и увлек Владимира к столице. Но в морском бою у Константинополя счастье улыбнулось грекам. Они сожгли «греческим огнем» с десяток русских ладей. Внезапно пришедшая буря разметала остальные суда. Поход закончился неудачей, подорвав военную мощь Новгорода.
Харальда Сурового, впрочем, неудача не смутила. Вернувшись в Киев, он женился на дочери князя Ярослава Елизавете, после чего отправился домой в Скандинавию, где стал королем Норвегии. Думается, что награбленные в походах сокровища ему в этом сильно помогли. Впоследствии Харальд пытался завоевать Англию, но в битве с англосаксами был убит.